Анатолий Чехов - Чёрный беркут

— Давай, Барат, давай! Упустим кочахчи, Карачун ругать будет! Давай быстрей!..

— Ай, Ёшка, даю. Так даю, душа сейчас выскочит. Только архары да козлы так по горам дают.

Больше часа бежали они напрямик по каменистым склонам то в гору, то под гору. Нещадно палило солнце. В глазах у Якова стоял красный туман. Мокрая от пота рубашка прилипла к спине. Сердце стучало гулко, ударами молота отдавалось в висках. Винтовку, хлопавшую сначала по спине, Яков держал теперь в руке. При его росте и силе винтовка — не помеха в беге. Тем не менее Барату, вооруженному лишь ножом, было легче. Ноги невысокого крепыша с детства были приспособлены к лазанию по горам и обладали такой силой, что без всякого затруднения несли его на самый крутой склон. Якову приходилось напрягать усилия, чтобы поспевать за товарищем.

Последний подъем. Вот и тропа, по которой проезжают конные пограннаряды.

— Иди, Барат, направо, я — налево, смотри следы, — приказал Яков. Еще минут пять бежали они в разные стороны, отыскивая место, где тропу пересечет знакомый след.

Как понял Яков, пограничники здесь проезжали, но когда, он не мог установить. То ли сегодня ночью, то ли раньше лошади оставили отпечатки копыт. Следов контрабандистов нигде не было. Но слева по склону Яков заметил груду камней. За такими же камнями сидели они с Карачуном, когда приняли черепах за нарушителей. Яков решил осмотреть это естественное укрытие.

Держа винтовку перед собой, он осторожно приблизился к камням. И хотя там никого не оказалось, нетрудно было догадаться, что совсем недавно за камнями кто-то прятался. Все говорило об этом: и сдвинутый булыжник там, где, наверное, был локоть человека, и сухие стебли травы, оборванные, вероятно, носком чарыка, и примятый, увядший цветок гули-кона. Контрабандисты, видно, оставались здесь довольно долго уже после того, как проехал наряд. Яков наклонился и едва не крикнул, чтобы позвать Барата, увидев в тени на камне окурок папиросы, обгоревший до самого основания. Осторожно развернув его, отметил про себя, что там, где губы человека касались мундштука, бумага была еще влажной. Значит, нарушители были здесь десять — двадцать минут назад, не больше. В сторону границы прошли совсем недавно. Вскочив на камни, Кайманов махнул рукой Барату и устремился вверх по склону к гребню. Едва поднявшись на гребень, в полукилометре от себя увидел трех быстро шагавших нарушителей. Один из них был с винтовкой.

— Дур! — громко крикнул Яков.

Все трое оглянулись и, как по команде, вдруг побежали.

Силы Якова иссякли. Он понял, что догнать контрабандистов не сможет. «Первый выстрел вверх», — вспомнил он инструктаж начальника заставы. Выстрелил. Контрабандисты продолжали бежать. Яков распластался на камнях, пустил еще одну пулю поверх голов кочахчи.

Двое нарушителей уже пересекали линию границы.

Третий резко повернулся, припал на колено, вскинул винтовку. Рядом с Яковом срикошетила о камни пуля. Целясь в нарушителя, Кайманов плавно нажал пальцем на спусковой крючок. Сразу же после выстрела увидел, как, взмахнув руками, контрабандист откинулся назад, выгнулся, словно выбирая, куда упасть, потом рухнул на землю, покатился под откос.

Несколько мгновений в ушах стояла звенящая тишина. Яков перевел дыхание, вытер кепкой потный лоб, тяжело поднялся сначала на одно колено, потом встал на ноги и так стоял, всматриваясь сквозь застилавший глаза багровый туман в то место, где только что были контрабандисты. Три выстрела... Два — предупредительных. Один — прицельный. И с первого прицельного — попадание. Его отличную стрельбу видел Барат. Значит, сегодня же эту новость узнает весь поселок. Но узнают ее и жители какого-то аула там, за кордоном, за этим гребнем зубчатых скал.

Все замедляя шаги, Яков подошел к лежавшему недалеко от линии границы трупу контрабандиста. Всего несколько минут назад это был человек, который двигался, жил, стрелял в него. Имел ли он, Яков, право отнять у него жизнь? Да, имел! Он как бы снова увидел — в который уже раз! — маленькие дырочки на широкой груди отца — следы оборвавших его жизнь пуль, увидел расплывшееся красно-бурое пятно на гимнастерке пограничника Шевченко, жуткую пустоту под кепкой дорожного мастера Бочарова. Пуля за пулю, смерть за смерть! Священная земля осквернена врагом. Враг должен за это платить жизнью. Жизнями платили за неприкосновенность этой земли товарищи Якова. Но почему же до боли сжаты его челюсти? Почему тошнота подступает к горлу?

Яков очень хотел, чтобы убитый им нарушитель оказался крупным бандитом, может быть, даже Шарапханом, Чары Ильясом или каким-нибудь таким же приметным главарем. Но перед ним лежал труп обыкновенного носчика. Заплечная торба при падении съехала ему на шею, веревка, стягивавшая мешок, лопнула — из мешка высовывались блестевшие на солнце черным лаком галоши, угол свертка материи. Рядом — винтовка. Взгляд Якова задержался на драных, стянутых сыромятным ремнем чарыках убитого, на выгоревших от солнца, латанных-перелатанных домотканых штанах.

Едва справляясь с дрожью в руках, Яков закинул винтовку за спину, скрутил цигарку, жадно затянулся. После третьей затяжки почувствовал, как крепкий табак-горлодер ударил в голову, разлил по всему телу хмельную истому. Несколько минут он надсадно кашлял, думая, что не следовало бы курить после такого бега по горам.

Кайманов отвел взгляд от убитого. Вспомнил о Барате. Размахивая руками, прыгая через камни, тот бежал к нему напрямик. Яков насторожился, ожидая, что он скажет. Чуткое ухо тут же уловило дробный цокот копыт. На дальнем перевале, километрах в полутора, со стороны заставы показались всадники.

Барат подбежал к Якову. Его лоснящееся от пота лицо светилось такой гордостью, таким удовлетворением, даже восторгом, будто он совершил невиданный подвиг, схватил самого опасного врага.

— Ай, Ёшка! Ай, молодец! — воскликнул он. — Никогда не видел такую стрельбу. Всем скажу: Ёшка на лету птице в глаз попадет. Настоящий начальник! Никто не скажет: Ёшка промазал!

— Да ведь шаромыга...

— Зачем так говоришь? — возмутился Барат. — Пусть шаромыга. Шаромыга тоже враг. Терьяк тащит. Людей травит. — Повернувшись лицом к границе, словно контрабандисты могли слышать его, Барат потряс кулаком над головой: — Зачем ходите? Работать не хотите? Терьяк носите? Нам — терьяк, вам — сармак [26] Сармак — деньги. ? Вот вам сармак, — показал он кукиш. Вся ненависть бедняка-труженика к богатеям и торгашам выплеснулась у Барата в этом жесте.

Подскакали пограничники. Впереди на буланой лошади — маленький и цепкий командир отделения Галиев, за ним на добром, широком коняке — массивный и неповоротливый Дзюба.