Анатолий Чехов - Чёрный беркут

— Ёшка, у тебя оглан родился! Али-ага сказал, чтобы ты скорей ехал домой!

Железные руки товарищей подняли Якова и трижды бросили в воздух. Громкое «ура» звоном отдалось в ушах.

Перед глазами мелькали веселые лица, появилась заросшая бородой лукавая физиономия Барата с сочными красными губами.

— Ай, Ёшка-джан! — воскликнул он. — Теперь никакой кочахчи не помешает архара убить. Все на охоту пойдем. Большой праздник делать будем.

Яков блаженно улыбался, растроганно говорил, пожимая руки друзьям:

— Мальчик... Сынок... Гриша... (То, что они назовут сына Григорием в честь отца, решено было давно.) Спасибо, братцы! Спасибо! Сагбол!..

И вдруг Якова поразила страшная мысль. Он физически ощутил, как подкрадывается к его дому враг: в грохоте выстрела тонет слабый крик ребенка, душу раздирает страшный вопль Ольги.

Ссадив Рамазана с коня, он тут же вскочил в седло и, как был без шапки, в рубахе с засученными рукавами, галопом помчался на Дауган...

Виновник торжества лежал на руках у Ольги и безмятежно спал, не подозревая, что из-за него собрались под чинарами товарищи и друзья отца.

Слева от Ольги, за длинным столом, специально на этот случай сколоченным плотниками, сидел Яков. Справа были оставлены места для принимавшей роды Светланы, ее мужа — начальника заставы Федора Карачуна, и комиссара Лозового. Рядом с Яковом торжественно и чинно разместились приехавшие на Дауган ради такого праздника его мать и отчим Флегонт Мордовцев. Напротив занял место полный и добродушный начальник доротдела Ромадан. На торжество по поводу рождения сына пришли почти все рабочие дорожной бригады.

Лозовой, Федор Карачун и Светлана почему-то запаздывали. Яков, и без того озабоченный, все время прислушивался: не едут ли гости с заставы? В длинных узких жаровнях полыхали угли, сплошь заложенные сверху шампурами с мясом. Нанизанные на шампуры кусочки баранины, подрумяненные и сочные, истекали каплями жира. Над поселком стлался аромат шашлыка. В бригадном котле томился плов. На разостланных под чинарами кошмах, закрытых посередине холщовыми скатертями, сидели по-восточному товарищи Якова, дружно пили и ели, поднимая стаканы и чашки с терпким вином в честь рождения нового гражданина Даугана.

Обязанности и заботы хозяина, от которых, честно говоря, Яков изрядно устал, спасали его от назойливых дум. Но они, эти думы, все же прорывались сквозь хлопоты и шумную бестолковщину праздника.

Когда Карачун привез ему и Барату в подарок новые сапоги, он не успел спросить у начальника заставы о результатах проверки Флегонта Мордовцева. В том, что проверка была проведена, Яков не сомневался. Но и то, что Флегонт как ни в чем не бывало приехал к нему в гости, сидел сейчас на одном из самых почетных мест, тоже было явью. Значит, ничего не нашли. Значит, не его были те деньги, которые обнаружил Дзюба у контрабандистов. «Я уж совсем обалдел, — мысленно ругал себя Яков. — Мало ли что сошелся размер следа!» Его терзала совесть, что наговорил на отчима лишнее. Как бы он ни относился к Флегонту, такие подозрения попахивали клеветой.

Яков старался отогнать эти думы и заботы, казавшиеся ему теперь не такими уж важными по сравнению с огромной радостью, свалившейся на него! Сын! У него есть сын! Гришатка! Маленький человечек, который, едва появился на свет, сразу стал главной персоной в доме. Но тревожные думы не оставляли Кайманова.

Размышляя и о радостном, и о тревожном, он внимательно наблюдал за гостями. Сидевшие неподалеку от него Барат и толстый Мамед Мамедов горячо спорили: бросаются или не бросаются архары на рога, когда прыгают со скалы. Спорили до самозабвения. В переводе на русский язык это выглядело примерно так.

— Какой ты глупый, Барат! — вращая белками глаз, восклицал Мамед. — Большой архар, шесть пудов чистого мяса. Как он на рога прыгнет? Сразу шею сломает.

Барат улыбался и, не переставая с аппетитом поглощать плов, отвечал:

— Ай, Мамед, почему Барат глупый? Я сам видел, как один архар на голове стоял. Увидел, Мамед на охоту пришел, встал на рога, говорит: «Мамед, Мамед, зачем драться полез, когда силы нет?»

Остроумие Барата вознаграждается дружным хохотом, веселыми восклицаниями. Вместе со всеми от души смеется и Яков. Время от времени он поворачивается к Ольге, подолгу задерживает взгляд на ее лице. Она не отвечает ему, как прежде, доверчивым взглядом, погруженная в какие-то свои мысли. После истории с запиской ее будто подменили: стала молчалива и задумчива. И вместе с тем, еще не оправившись от родов, Ольга как-то сразу похорошела. Больше всего Якова удивляла появившаяся у нее новая, горделивая осанка. Да, она гордилась сыном, гордилась тем, что без нее новый член семьи не может обойтись и часа. Яков без рассуждения принял эту перемену в поведении жены.

Утомленная шумом, Ольга встала из-за стола, сказала, что. пора кормить сына, и ушла в дом. Яков последовал за ней. Ему доставляло огромное удовольствие наблюдать, как сын, жмуря глазенки, сосет грудь.

Ольга покормила Гришатку, положила в сколоченную Яковом люльку, прилегла на кровать и, подложив обе руки под щеку, неподвижным взглядом уставилась в окно.

Яков сел рядом, обнял ее за талию. Она отвела его руку.

— Ты что, Оля?

Он почувствовал себя оскорбленным.

— Говорить стану, молоко пропадет. Иди лучше к гостям.

Он с искренним удивлением пожал плечами.

— О нас не думаешь, — сказал Ольга. — Записку мне без твоего Али-ага прочли...

— Кто прочитал?

— Откуда я знаю! Все они на одно лицо. Вроде не дауганский. Зашел в овчарню, попросил попить. Когда напился, я ему наудачу показала записку. Он и прочитал.

— А ты смогла бы показать этого человека мне?

— Не знаю. Может быть. Но, по-моему, он не из нашего поселка.

В первую минуту это известие ошеломило Якова. Он хотел уже отругать Ольгу, но, поразмыслив, решил, что ругать не стоит. То, что она узнала правду, может быть, к лучшему: по крайней мере, будет осторожнее.

— Прости меня, Оля. Я не хотел тебя волновать, — искренне произнес он. — Но если бандит с винтовкой приходит в мой дом, что я должен делать?

— Твой дом тут, — Ольга обвела глазами потолок и стены комнаты, — а не там, в горах...

— Хорошо, Оля. Только ты тоже пойми, здесь граница. Мне бы тоже очень хотелось заниматься лишь мирными делами: плотничать, дорогу мостить, книжки читать, на охоту ходить. Так не дают, проклятые! Баи да главари бандитов не дают! Пока всю погань не выгоним, мирной жизни не будет! Главное для нас — знать каждого человека по ту и по эту сторону кордона, знать, чем каждый дышит, о чем думает, пойдет или не пойдет через границу...

С удивлением Яков отметил, что говорит с Ольгой примерно теми словами, какими разговаривал с ним Лозовой.