Джон Ле Карре - Идеальный шпион

И он не спеша двинулся в долгий путь к джипу сержанта Кауфманна. Он повернулся было, чтобы помахать рукой, но Аксель уже исчез в лесу.

Двести долларов были напоминанием об их возраставшем в последние месяцы сближении.

— Отец снова прижимает меня насчет денег, — как-то вечером сказал Пим, когда они фотографировали книгу шифров, которую Пим позаимствовал из нижнего ящика Мембэри. — Бирманская полиция пригрозила ему арестом.

— Так пошли их ему, — сказал Аксель, перематывая пленку в аппарате. Он сунул катушку в карман и вставил новую. — Сколько он просит?

— Сколько бы ни просил, у меня денег нет. Я же не миллионер, а младший чин, который получает тринадцать шиллингов в день.

Аксель не проявил больше интереса к этой теме, и они перешли к проблеме сержанта Павела. Аксель сказал, что пора изобразить новую критическую ситуацию в жизни сержанта Павела.

— Но у него же была критическая ситуация совсем недавно, — возразил Пим. — Жена выбросила его из квартиры за пьянство, и нам пришлось помочь ему откупиться от нее, чтобы она снова его впустила.

— Необходимо опять что-то придумать, — решительно повторил Аксель. — Вена начинает считать его услуги само собою разумеющимися, и мне не нравится тональность их вопросов.

Пим застал Мембэри за письменным столом Послеполуденное солнце освещало сбоку его благожелательную голову — он читал книжку про рыб.

— Боюсь, Зеленые Рукава желает получить в награду две сотни долларов наличными, — сказал Пим.

— Но, дорогой мой, мы уже заплатили ему кучу денег в этом месяце! Зачем ему потребовались двести долларов?

— Ему надо заплатить за аборт дочери. А доктор берет только доллары США, и дело не терпит отлагательства.

— Но ей ведь только четырнадцать лет. Кто же переспал с ней? Этого мужика следовало бы засадить в тюрьму.

— Да это тот русский капитан из штаба.

— Вот свинья. Настоящая свинья.

— К тому же Павел католик, как вы знаете, — напомнил ему Пим. — Не очень хороший католик, согласен. Но ему все это тоже нелегко.

На другую ночь Пим передал через стол в конюшне двести долларов. Аксель перебросил их ему обратно.

— Это для твоего отца, — сказал он. — Я тебе одалживаю.

— Я не могу их взять. Это же из оперативных фондов.

— Теперь уже нет. Эти деньги принадлежат сержанту Павелу. — Пим все еще не брал денег. — А сержант Павел, как твой друг, одалживает их тебе, — сказал Аксель, вырывая листок из своего блокнота. — Вот — напиши мне расписку. Распишись, и в один прекрасный день я востребую с тебя должок.

Пим уехал с легким сердцем, уверенный в том, что Грац и все тамошние дела, как и Берн, перестанут существовать, лишь только он въедет в первый тоннель.

Когда Пим сдал оружие на складе разведки в Суссексе, офицер, занимающийся демобилизацией, вручил ему конверт, на котором стояло.

«ЛИЧНО И КОНФИДЕНЦИАЛЬНО.

Правительственная группа заморских исследований ПЯ 777, Форин-офис, Лондон, С.3.1

Дорогой Пим!

Общие друзья в Австрии сообщили мне Ваше имя как человека, который может быть заинтересован в дальнейшей работе. Если это так, не соблаговолите ли Вы отобедать со мной в „Клубе путешественников“ в пятницу, 19-го, в двенадцать сорок пять?

(Подпись) сэр Элвин Лит, кавалер ордена св. Михаила и св. Георгия 3-й степени».

В течение нескольких дней непонятная привередливость удерживала Пима от ответа. «Мне нужны новые горизонты, — говорил он себе. — Они люди хорошие, но ограниченные». И однажды утром, почувствовав в себе достаточно сил, он написал, что сожалеет, но намерен посвятить себя церкви.

— Всегда можно пойти в «Шелл», Магнус, — сказала мать Белинды, принимавшая близко к сердцу будущее Пима. — У Белинды есть дядя, который работает в «Шелл», верно, дорогая?

— Он хочет заняться чем-нибудь стоящим, мама, — сказала Белинда, топнув ногой, отчего заколыхался весь стол, на котором стоял завтрак.

— Пора бы кому-нибудь этим заняться, — произнес отец Белинды из-за своей извечной «Телеграф» и, найдя почему-то это очень смешным, расхохотался, приоткрыв беззубый рот, а Белинда в ярости выскочила в сад.

Куда более интересным для Пима претендентом на его услуги был Кеннет Сефтон Бойд, недавно получивший наследство и предложивший Пиму открыть вместе ночной клуб. Скрыв эту информацию от Белинды, которая имела определенное мнение о ночных клубах и Сефтонах Бойдах, Пим сослался на то, что ему надо посетить свою старую школу, и отправился в семейное владение Бойдов в Шотландии, где на станции его встретила Джемайма. Она водила все тот же «лендровер», из которого зло смотрела на него, когда они были детьми. Она была необычайно хороша.

— Как было в Австрии? — спросила она, когда они, весело подскакивая, поехали по высокогорью к чудовищному викторианскому замку.

— Лучше некуда, — сказал Пим.

— Ты там все время занимался боксом и играл в регби?

— Ну, не совсем все время, — признался Пим.

Джемайма бросила на него заинтересованный взгляд.

Сефтоны Бойды жили без родителей. Ужин подавал слуга, смотревший на них с осуждающим видом. Потом они играли в триктрак, пока Джемайма не устала. Спальня Пима была большой, как футбольное поле, и холодной. Спал он чутко и, проснувшись, увидел в темноте красную искорку, которая, точно бабочка, летела к нему. Искорка опустилась и исчезла К нему приближалась светлая фигура. В нос ударил запах сигареты и зубной пасты, и он почувствовал, как нагое тело Джемаймы обвилось вокруг него и губы Джемаймы нашли его рот.

— Не будешь возражать, если мы тебя «выкорчуем» в пятницу, нет? — сказал Джемайма, когда они все трое завтракали в кровати с подноса, принесенного Сефтоном Бойдом. — Дело в том, что на уик-энд к нам приезжает Марк.

— Кто это — Марк?

— Ну, я в общем-то вроде собираюсь за него замуж, — сказала Джемайма. — Я бы вышла за Кеннета, да только он уж больно традиционен в этих делах.

Отказавшись от помощи женщин, Пим написал в Британский Совет, предлагая распространять культуру среди отсталых народов. Написал он также директору пансиона Уиллоу, спрашивая, нет ли у него места учителя немецкого. «Мне остро не хватает школьной дисциплины, и меня неудержимо тянет к школе — особенно с тех пор, как отец перестал платить за меня». Он написал Мерго, заранее посылая себя в длительную отставку, хотя из осторожности и не уточнял дат. Написал католикам на Фарм-стрит, предлагая продолжить обучение, начатое в Граце. Написал в английскую школу в Женеве и в американскую школу в Гейдельберге и на Би-би-си — все в духе самоуничижения. В «Судебные инны» — корпорации барристеров, выясняя, нельзя ли поучиться законодательству. Окружив себя таким образом обилием выбора, он заполнил огромную анкету, в которой подробно изложил свою блестящую карьеру до сего дня и направил анкету в Комиссию по распределению выпускников Оксфорда в стремлении продолжить ее. Утро было солнечное, старый университетский город ослепил Пима фривольными воспоминаниями о тех днях, когда он был информатором у коммунистов. Принимавший его человек был настроен скептически, если не сказать — без интереса. Он сдвинул очки на кончик носа. Потом передвинул их вверх, на лоб, и зацепил за седеющие лохмы, став сразу похожим на женоподобного участника мотогонок. Он угостил Пима хересом и, положив руку ему на спину, подтолкнул к высокому окну, выходившему на выстроившиеся в ряд муниципальные дома.