Лариса Письменная - Клад Волчьего колодца

— Завтра? — ошарашенно спросил Сережа. — Батя, давай лучше встретим ее послезавтра.

— Как так — послезавтра? Дядя Максим телеграмму дал из Москвы — следовательно, завтра в шесть утра они будут в Зубрах. Лесничий разрешил взять машину, вот на рассвете и выедем за ними.

Пока Сережа обдумывал свое затруднительное положение, отец достал из комода фотографии и стал их перебирать.

— Эх, давненько, Максим, мы с тобой не видались!

Сережа подошел к отцу и заглянул через плечо. Эту фронтовую, потертую фотокарточку он видел не раз и знал, что тот, высокий, на полголовы выше отца, усатый танкист и есть дядя Максим — сибиряк, лучший батин друг. Очень интересно увидеть его настоящего, живого. Только… лучше бы у дяди Максима был сын…

— А вот она — глянь, вылитый Максим! — отец показал Сереже другую фотографию.

На ней, уже в штатской одежде, тот самый огромный дядя Максим с русоволосой, полнолицей женщиной. А между ними — маленькая, худенькая, лупоглазая девчонка, лет трех.

«Ничего себе подружка! — тоскливо подумал Сережа. — Придется теперь нянчиться с ней целый месяц. Пропала экспедиция к Волчьему Колодцу…»

— Худышка какая, — жалостливо заметила Мария Семеновна, — одни глазенки светятся.

— Она тут как раз после болезни. Помнишь, Максим писал, что Тамарочка тяжко хворала, еле выходили.

— Как же она, бедняжка, такую дальнюю дорогу перенесет?

— Так это ж когда было! Она давно выздоровела.

— Не говори, — перебила мать. — Если бедное дитя так тяжело болело, снова сил набрать нелегко. Известно — Сибирь, морозы, там хоть кто занеможет. Нужно будет ее хорошенько у нас подправить. Побегу утречком на село, к Писаренкам, — меду достану. Ты, сынок, гляди развлекай девочку и, боже сохрани, не обижай ее!

— Может, ей куклу купить? — чуть не плача, предложил Сережа. — Я же не знаю, чем ее развлекать…

— Зачем куклу? — удивился отец. — Ей теперь уже двенадцать лет, как и тебе. Рукоделие ей нужно, вышивание-расшивание всякое, это девчоночье дело. Мать знает, сама такой была.

— Конечно, конечно, ты уж не беспокойся. Найдем ей и вышивание и расшивание, присмотрю, как за родной. Пускай поживет с нами тихое дитя, может, и наш сорвиголова опомнится.

— А откуда вы знаете, что она — тихое дитя? — буркнул Сережа.

— А ты на карточку взгляни. Сразу видать — не твоего поля ягода! Пойду-ка достану новый коврик и постелю в маленькой комнатке, там ей будет уютно.

Мать пошла в кладовку, но сразу же возвратилась.

— За сундуком лежал, — удивленно сказала она, разглядывая холщовый, туго набитый мешок.

Сережа бросился к нему, но мать его уже развязала.

— Вот она где, моя веревка! — она вытащила из мешка смотанную клубком веревку. — Сегодня полдня искала, пришлось у соседей просить. Хлеб… сало… яблоки… Что это значит? — Мария Семеновна с подозрением взглянула на сына. — Не на целину ли снова собрался?

— Нет, — понурился Сережа, — не на целину…

— А куда хотел податься?

Сережа молчал.

— Ну, хватит, Мария, — вступился отец. — Никуда он не уйдет, не станет позорить нас перед дорогими гостями. Ложись спать, Сергей, да гляди, — уже строго добавил он, — как бы нам с тобой не поссориться!

На рассвете Петр Трофимович, Сережин отец, вышел из дому, чтобы завести машину.

— Ку-ка-ре-ку-у!.. — раздался вдруг под окном неожиданный петушиный дуэт.

Петр Трофимович остановился, прислушиваясь к голосам.

«Славка объездчика… второй, кажись, Костя — бухгалтерши нашей сынок… Ох уж эти мне мальчишки! Недаром Сережка мешок приготовил…»

И, стараясь не рассмеяться, крикнул:

— Мария, чего же ты кур по двору распустила? Гляди, лисица утащит!

«Петухи», оборвав заливчатое пение, пустились наутек.

Через час, подхватив в кабину Сережу, Петр Трофимович выехал на станцию.

Подходил скорый «Москва — Симферополь».

Отец, всегда такой спокойный и уравновешенный, по-видимому, очень волновался. Сереже также хотелось поскорее увидеть знаменитого дядю Максима. Настроение, правда, слегка портило воспоминание о Тамарочке…

Петр Трофимович, нетерпеливо заглядывая в двери вагонов, побежал вдоль состава.

— Петро, куда же ты мчишься?

Отец на ходу обернулся и бросился обнимать усатого великана в сером, хорошо сшитом костюме.

— Ого-го! — зычно кричал великан, потрясая, как былинку, кряжистого Петра Трофимовича. — Дай-ка я как следует рассмотрю тебя! Однако крепко разнесло тебя, танкист, на украинском сале!

— Максим! — в восторге хлопал отец своего друга по могучей груди и плечам. — Ох, Максим, да ты, никак, снова подрос? И как тебя, такого верзилу, бедный комбайн выдерживает?

Стараясь скрыть волнение, они громко хохотали, тормошили друг друга, забывая стереть со щек радостные слезы.

Сережа растерянно озирался по сторонам, пытаясь угадать, где же она, эта Тамарочка? Не могла же быть тощей, засушенной Тамарочкой, как ее по фотографии представлял себе мальчик, вот эта краснощекая, рослая — повыше, пожалуй, Сережи — девочка с зелеными насмешливыми глазами!

— Так вот он какого себе сына вырастил! — И в ту же минуту, очутившись в железных руках дяди Максима, Сережа взлетел на воздух. — Подходящий хлопец!

Зеленоглазая девочка, столь непохожая на Тамарочку, все-таки оказалась Тамарочкой, так как Петр Трофимович крепко расцеловал ее и подвел к Сереже.

— Ну, племя молодое, незнакомое, знакомьтесь!

— А ведь она у меня украинский язык знает! — похвастался дядя Максим. — Скажу по секрету: с прошлого года специально для Сергея изучала.

— Ничего не специально, — пренебрежительно вскинула голову Тамарочка. — Просто захотела и выучила. — И, отвернувшись к своему отцу, засмеялась: — А я-то думала — он во какой! — и показала рукой на добрых полметра выше своей головы.

Сережа обиделся: подумаешь, он не «во какой»! Да она совсем еще не знает, что за бравый и ловкий он парень!

Когда подошли к машине, Сережа небрежно взялся за борт и вмиг лихо взлетел в кузов.

— Садись в кабину, — снисходительно кивнул он гостье. — Там тебе будет удобнее.

Тамарочка не ответила и — ничуть не хуже Сережи — вскочила в кузов. За ними, побросав чемоданы, забрался туда и дядя Максим.

— А ну-ка, друже, прокати нас с ветерком! — крикнул он Петру Трофимовичу и, став у кабины, крепко обхватил за плечи ребят.

Недаром Сережин отец славится в Зубрах как хороший шофер. Петр Трофимович плавно тронул машину с места, и она стрелой понеслась по дороге к лесничеству.

— Вот она, украинская земля! — взволнованно промолвил Максим Максимович, оглядываясь по сторонам. — Прошли мы по тебе с боями, и была ты тогда черная и опаленная…