Лариса Письменная - Клад Волчьего колодца

Летчик схватился за оружие. «Гость» отшатнулся в сторону, и Роман бросился к раскрытой двери. На крыльце его сбили с ног два дюжих полицейских, обезоружили и связали.

— Не ждал? — злорадно хихикнул краснорожий. — От Головни, голубок, никуда не спрячешься!

Роман молча, опустив голову, шел между полицейскими. Он понял, что погиб, и единственное, что мог теперь сделать, это достойно встретить смерть.

А потом — ночь, страшная, как бред сумасшедшего. Этой ночью Роман осиротел вторично: на его глазах озверевший Головня до смерти забил Пелагею Демьяновну.

— Кто ты такой? — люто рычал полицейский, тыча дулом револьвера в окровавленное лицо пленного. — Говори, кто ты такой?

Связанный и избитый Роман, стиснув зубы, с ненавистью смотрел на большую, бугристую, поросшую ярко-рыжими волосками руку — эту руку он запомнил навсегда — и молчал.

— Врешь, у меня заговоришь! — Головня гадко выругался и ударил кулачищем Романа в подбородок.

Кровь хлынула из разбитого рта летчика. Обезумев от ярости, Роман рванулся вперед и впился зубами в проклятую рыжую руку…

Оглушительный удар по голове сбил его с ног. Больше он ничего не помнил.

Утром пришло освобождение: спасительной бурей налетели на село партизаны. Не напрасно погибла Пелагея Демьяновна, названая мать Романа…

Двух полицейских народные мстители вздернули на осине. Головня в суматохе успел скрыться. Люди полагали, что ненавистного фашистского прихвостня все же настигла партизанская пуля: «Собаке — собачья смерть!»

Но Головня не погиб…

Война застала Головню в Зубрах на скромной должности путевого обходчика. Но как изменился этот, казалось бы, тихий и незаметный человек, когда страшная, кровавая волна фашистской оккупации захлестнула Украину! Головня, недолго раздумывая, пошел на службу к оккупантам и стал полицейским в селе Лисички.

Фашистам пришелся по вкусу этот льстивый и ловкий наймит: желая выслужиться перед хозяевами, новоиспеченный полицай усердно взялся вылавливать и пытать советских патриотов. О, он полностью отвел свою черную душу! Он припомнил советским людям и наказание, которое понес за совершённые преступления, и долгие годы ненавистной для него работы в качестве простого рабочего, когда за угодливой улыбкой пришлось прятать острый оскал своих волчьих зубов…

Много честных людей сложило голову от его разбойничьих рук. И среди них — один…

В первые дни оккупации в лапы полицейскому попал пожилой, седоволосый человек, с бледным, худощавым лицом и задумчивым, но твердым взглядом. Задержанный не отрицал своего намерения перейти линию фронта, так как он, мол, рядовой служащий, человек тихий, глубоко гражданский и стремится пробраться подальше от войны и опасностей.

У него отобрали документы на имя инженера Коваля и желтый кожаный, совершенно пустой портфель. К этому можно добавить разве то, что инженер Коваль был человек болезненный и не выдержал допроса, учиненного ему не в меру ретивым полицейским.

Это ничуть не тревожило Головню: велика беда, одним покойником стало больше! Предусмотрительно скрыв от своих хозяев арест и «внезапную» смерть инженера Коваля, он уничтожил его документы, а портфель оставил у себя — вещь новая, пригодится.

Со временем он совсем позабыл об этом случае — не до таких «мелочей» было. Для дерзкого и хитрого негодяя не оставалось уже никаких сомнений, что пиратский корабль захватчиков, разбитый и потрепанный, позорно идет ко дну. Итак, игра проиграна, пришло время спасать собственную шкуру от неминуемой расплаты.

И вот тогда-то, во время партизанского налета, Головня исчез.

Прошло немало лет.

На Захара Ивановича Кругляка, сторожа одного из приволжских совхозов, не приходилось жаловаться: с людьми обходителен и работник старательный. Поэтому директор совхоза не очень охотно отпустил Кругляка, когда тот неожиданно подал заявление об увольнении с работы.

Причиной такого поступка оказался долговязый человек, с невыразительным, как стертая монета, лицом, который так внезапно вынырнул из темноты однажды весенней ночью.

Как привидение, возник он перед сторожем и насмешливо поздоровался:

— Как поживаете, пан Головня?

От неожиданности сторож пошатнулся и привалился спиной к воротам.

— Давайте отойдем подальше, — властно приказал неизвестный. — Тут нас могут заметить.

— Чего вам нужно? — со страхом спросил сторож, невольно подчиняясь и следуя за долговязым.

— Сейчас узнаете, пан Головня… то есть, простите, товарищ Кругляк. Нужно отдать вам справедливость, ловко сумели замаскироваться, насилу напали на ваш след!

— Чего вам нужно? — дрожа от злости, повторил Головня. — И кто вы такой?

— Кто я такой — это вас совершенно не касается, А вот что мне нужно, скажу. Мне нужен портфель инженера Коваля.

— Портфель инженера Коваля? — в недоумении выпучил глаза Головня. — Какой еще портфель?

— Блестящий, желтый, скрипучий портфель, — напомнил ночной гость, — а в нем пакет с бумагами. Самого владельца портфеля, инженера Коваля, вы, если не ошибаюсь, собственноручно отправили на тот свет. Не ошибаюсь? А портфель присвоили. Опять-таки не ошибаюсь? Как видите, информация вполне солидная. Известно также и то, что бумаги, находящиеся в портфеле, вы никому не передавали. Следовательно, вы должны знать, где они.

Головня заметно вздрогнул, но ничего не ответил.

— От вас требуется только возможное: покойника, конечно, не воскресить, да и едва ли это было бы полезно для нас, а портфель с бумагами вы должны отдать или, по крайней мере, указать, куда вы его дели.

— Этого портфеля у меня давным-давно нет, — после долгого молчания ответил Головня. — Его, кажется, захватили партизаны во время налета на Лисички.

— А бумаги?

— Никаких бумаг там не было. Портфель достался мне пустым.

— Пустым?

— Совершенно пустым. Я даже удивился, почему, тот чудак так цепко за него держался, словно за большую ценность.

— Ну, в этом ничего удивительного нет, ведь тот портфель… гм… да… Однако куда же исчезли бумаги?

— Не знаю. Наверное, ваш Коваль их уничтожил.

— Уничтожил? Для Коваля это было равносильно самоубийству. Нет, уничтожить он их не мог, следовательно — спрятал. Но куда?

— А кто знает? Мы его захватили в лесу, неподалеку от Лисичек.

Долговязый некоторое время молчал, видимо что-то обдумывая.