Маргарет Трумэн - Убийство в ЦРУ

Эти мысли расчистили сознание и успокоили ее.

— Вы недооцениваете меня, — сказала она Толкеру.

— Убирайтесь вон!

— Когда сочту нужным. Хотчкисс. Какую роль он играл?

— Он…

— Откуда вы столько всего про него знаете?

— Больше мне нечего вам сказать.

— Британцы, сказали вы, знали, что Барри была… что она изменница. Именно поэтому Хотчкисс здесь?

— Да.

— Вы убедили Барри стать его партнером?

— Для нее это был лучший выход. Он означал понимание.

— Понимание?

— Сделка. Она спасла ее. Наши люди с этим согласились.

— Потому что они поверили вам, будто она и Эрик Эдвардс предатели.

— Нет, Коллетт, потому, что они знали, что эти двое предатели. Они дали матери Барри деньги, чтоб та ни на что не претендовала в агентстве. Завещание Барри оставляло оперативное руководство в руках Хаблера, но матери полагалась доля Барри в прибылях. Старая карга с радостью ухватилась за наличные.

— Сколько?

— Неважно. Любая сумма чересчур велика. Это она, сука старая, изуродовала личность Барри, превратила ее в запутавшееся, психопатическое, не от мира сего человеческое существо, которое всю свою взрослую жизнь играло в прятки с действительностью. Ничего необычного. Людей с такой, как у Барри, сильно развитой способностью к гипнотическому трансу, формирует обычно обездоленное детство.

Тень промелькнула по лицу Коллетт.

— Знаете, что мне хочется сделать, доктор Толкер?

— Поведайте.

— Хочется либо плюнуть вам в лицо, либо убить вас.

— Почему?

— Вы никогда не пытались избавить Барри от ее обездоленного детства, ведь так? Вас только и интересовало, как бы использовать это самое ее обездоленное детство и ее саму. Вы отвратительны.

— В ваших словах нет здравомыслия. Возможно, это чисто женское. Управлению следовало бы отказаться от приема женщин на работу. Вы хорошее свидетельство пагубности такой практики.

Коллетт не ответила. Ей хотелось исхлестать его. И в то же время она никак не могла подобрать доводы, чтобы оспорить все им сказанное. Во всяком случае, отстаивать равенство полов не казалось ей делом стоящим.

До сих пор и в словах, и в мимике Толкер держался холодно и отстраненно. Теперь же он помягчел лицом, улыбнулся.

— Вот что я вам скажу, — произнес он. — Давайте начнем сызнова, прямо сейчас, нынче вечером. Никаких дурацких пистолетов, никаких оскорблений. Давайте выпьем, поужинаем. Хорошее вино и ласковая музыка позаботятся о том, чтобы снять все наши разногласия. Мы с вами по одну сторону баррикад, вы же знаете. Я верю вам, верю в то, что вы отстаиваете. Вы нравитесь мне, Коллетт. Вы красивая, блестящая, талантливая и достойная женщина. Забудьте, прошу вас, зачем вы сегодня пришли сюда. Уверен, у вас есть другие вопросы, на которые я могу ответить, но только не в этой атмосфере злобы и неверия. Предлагаю стать друзьями и обсудить все по-дружески, так, как вы когда-то обсуждали свои дела с Барри. — Улыбка на губах Толкера стала шире. — Вы в самом деле невероятно красивы, особенно когда гнев прорывается наружу и придает вашему лицу…

Он пошел на нее. Минутами раньше Кэйхилл переложила револьвер в левую руку. Когда Толкер сделал выпад, она, выронив пакет Верна, жестко напрягла правую руку и ударила ребром ладони ему сбоку по шее. От удара он повалился на ковер. Поток отборнейших ругательств не смолкал, пока он поднимался с четверенек. Они стояли друг против друга: оба тяжело, учащенно дышали, глаза у обоих налиты яростью и страхом.

Коллетт медленно стала отступать к двери, надежно сжав револьвер обеими руками и нацелив его ствол прямо Толкеру в грудь.

— Идите сюда! — выкрикнул он.

Ничего не говоря, она продолжала отступать, все свое внимание сосредоточив на том, чтобы избавиться от проклятой дрожи в руках.

— Вы же все на свете перепутали, — убеждал он. Кэйхилл почувствовала, как напряглось его тело, готовое к новой атаке: так сжимается пружина, чтоб набрать максимум скорости и распрямиться вовсю, стоит ее отпустить. Сила, сдерживавшая пружину, исчезла. И она распрямилась — броском к ней.

Два ее пальца одновременно нажали на спуск, револьвер издал почти дурацкое «поп!» — хлопок пробки от шампанского, треск сухой сломанной ветки, хруст посыпавшейся под ноги крупы.

Шаг в сторону — и он рухнул прямо у ее ног с вытянутыми вперед руками.

Кэйхилл подобрала пакет, выбежала через входную дверь на улицу и только там осознала, что все еще сжимает в руке револьвер. Сунув его в карман плаща, пошла прочь, обдуманно направляясь к оживленному, людному перекрестку.

Когда она вернулась в свой номер в «Уотергэйт», на телефоне светился сигнал: есть сообщение. Позвонила на коммутатор.

— О да, мисс Кэйхилл, вам звонил один джентльмен. Он сказал… — Телефонистка прыснула от смеха. — Очень странное послание. Джентльмен сказал: «Необходимо как можно скорее поговорить об Уинстоне Черчилле».

— Себя он не назвал?

— Нет, сказал, что вам известно, кто он такой.

— Благодарю вас.

Коллетт вышла на балкон и глянула на сияющие огни Фогги-Боттом. Что там Джо Бреслин говорил ей? Она может в течение двух недель выходить на связь у памятника Черчиллю в любой вечер ровно в шесть часов, связной будет там ждать не более десяти минут.

Кэйхилл вернулась в гостиную, задернула шторы, переоделась в халат и уселась в кресло, освещенное единственным торшером. На коленях у нее покоился пакет Верна Уитли. Вытащив из него кипу листов, Коллетт вздохнула и принялась за чтение. Солнечные лучи уже пробивались сквозь шторы в окнах, когда она кончила читать, повесила снаружи на дверь номера табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ» и со спокойной душой отправилась спать.

Сон. Он был нужен ей сейчас, как никогда. Небольшой походный будильник на тумбочке у кровати показывал 3.45. Она проспала около десяти часов, почти не почувствовав этого. Казалось, того, что случилось накануне вечером, не было, или, во всяком случае, если и было, то с кем-то другим.

Из душа она вышла в половине пятого. Пока стояла перед зеркалом в ванной и сушила волосы, вспомнила, что обещала позвонить Верну. Нашла телефон «Аллен Ли» и, набрав номер, попросила соединить с мистером Блэком.

— Извини, что поздно звоню, — сказала, когда Верн взял трубку, — целый день проспала.

— Все о’кей. Читала, что я тебе дал?

— Читала? Да, по два-три раза перечитывала. Всю ночь просидела.

— И?

— Верн, ты выдвинул ряд замечательных обвинений.

— Они ошибочны?

— Нет.

— О’кей, поговори со мной. Как ты отнеслась к…

— Может, обсудим это с глазу на глаз?

Уитли охнул:

— Это называется прогресс! Ты хочешь сказать, что и впрямь собираешься пригласить меня на свидание?