Сергей Костин - Афганская бессонница

— Как вы, вероятно, знаете, мусульмане хоронят своих мертвых в день кончины, до захода солнца. Я даже сомневаюсь, что в местной больнице есть морг. Но, возможно, убедиться в этом и стоило бы!

— Я не мог бы пойти в больницу и сам посмотреть?

Хаким кивнул. Он в первый день нашего знакомства долго колебался, прежде чем рискнуть и взять нового клиента. А когда решился, все теперь шло по отработанной схеме: чем больше заказов, тем больше он запишет в счет.

— В конце концов, ваши коллеги тоже должны быть найдены и интернированы.

Я надеялся, что они будут интернированы не в цинковых гробах.

Хаким вызвал охранника и дал ему соответствующие распоряжения. Мой джип с брезентовым верхом ждал во дворе тюрьмы.

На машине путь до больницы занял не более десяти минут. Малека на месте не оказалось, а объясниться с дежурным фельдшером или скорее, судя по виду, санитаром оказалось неожиданно сложно. Это был еще не старый смурной мужик с бровями, нахмуренными настолько, что из-под них едва были видны глаза. Если, как в пьесах Мольера, каждый персонаж олицетворяет лишь одну черту характера, у него это было бы тупое упрямство.

На любую фразу старшего патруля санитар говорил «на», «нет», и дальше дело не шло. Я настаивал — я обязательно хотел сам осмотреть морг. Что этот придурок мог уловить из моих слов, оставалось загадкой, но главное он сообразил: я просто так не уйду. Он встал и сделал мне знак идти за ним. Старший патруля тоже увязался вслед.

Мы вышли из здания и направились к одноэтажному флигелю в глубине двора. Санитар достал связку допотопных ключей на двух скрепленных между собой больших кольцах — она точно весила больше килограмма! Он безошибочно нашел нужный ключ и открыл дверь. Мы вошли в темный холл, и от паров карболки, хлорки или чего-то еще столь же тошнотворного у меня стало резать в глазах. Недовольно ворча, упрямый придурок открыл тяжелую металлическую дверь и жестом предложил мне зайти. В морге не было окон, и очертания предметов едва угадывались. Санитар обошел меня и одну за другой вытащил из морозильного шкафа две полки на скрипучих полозьях.

Я сообразил, что полки пусты, раньше, чем увидел их. Если бы в них были тела, в больнице были бы вынуждены не выключать генератор.

С бойцами, которые ночью должны были меня расстрелять, мы расстались совсем по-дружески. Я выдал им на всех коробку рахат-лукума, и старший в знак благодарности прижал руку к груди. Как и моджахеды, талибы были, в сущности, славными ребятами. Ну, кокнут тебя между делом, так ведь на то и война! «Ты только не обижайся», — как сказал генерал Таиров.

Симпатичнейшего Мухаммада Джумы на месте не оказалось, и узнать у молчаливого муллы, где он, не удалось. Я выгрузил припасы у него в домике, загромоздив весь стол, и пошел в свой подвал. Жизнь моя приобретала рутинные черты, и мне это нравилось. Хорошо дома!

Знаете, что я сделал прежде всего? Я достал из своей туалетной сумочки эластичный бинт. У меня как-то случился разрыв мениска, и с тех пор я на всякий случай всегда вожу с собой метровый кусок. Бинт фиксируется такими металлическими скобками с зубчиками, так что его легко можно надеть и снять. Метра мне было много, и я отрезал от него где-то треть.

Корзин с фасолью в подвале было две: одна — с красной, вторая — с белой. Пистолет был доверен белой — аккуратный имам завернул его в обрывок газеты. Я вернулся в свою каморку и примотал «макаров» к левой ноге повыше щиколотки, к внутренней стороне. Из эластичного бинта он вынимался быстро и мягко, как из кобуры. Обратно положить его было сложнее, но можно, даже не перематывая бинт. Пистолет не выпячивался, при ходьбе не мешал и выпасть из своего тайника не угрожал. За все время талибской оккупации меня обыскали только однажды, когда арестовывали в домике муллы. Мне показалось, что это хорошая идея — знать, что ты сможешь себя защитить.

Это началось, когда мы с муллой — его почтенный коллега так и не появился — предавались молчаливому чаепитию у него в домике. Возможно, какой-то общий сигнал и был, например красная ракета, только к нам в дом она не залетала. Просто в один момент со всех сторон раздались автоматные очереди. Судя по интенсивности огня, это не могла быть перестрелка, скажем, двух патрулей. Совершенно очевидно, моджахеды пытались отбить Талукан.

Поскольку это был его город, артиллерию Масуд задействовать не стал. Зато тут же послышался шум винтов вертолетов. Мы с муллой выскочили во двор как раз в тот момент, когда один из них пролетал почти над нашей головой. Это был не штурмовой вертолет, а старенький Ми-8 — мы, собственно, других у моджахедов и не видели. Чтобы избежать прицельного огня с земли, машина летела над самыми верхушками деревьев. Мы видели, где она сбросила бомбу — на перекрестке, там, где в день захвата талибы разгружали мешки с песком, чтобы соорудить блокпост.

Я понял еще одну вещь. Позавчера Масуд расступился, дав талибам возможность войти в город, как в мешок, а теперь атаковал их со всех сторон. Его бойцы растворились среди мирного населения. И теперь, по незамеченному нами сигналу, они достали каждый свой «калашников» и обрушились на патрули и на посты по соседству. А оборонительными сооружениями занялись вертолеты — сейчас уже три машины отбомбились над базой Масуда, где расположился штаб талибов.

Мулла схватил меня за руку и потащил в подвал. Он был прав: стреляли в пятидесяти метрах от нас, у гостевого дома, и через пару дворов слева, где была казарма моджахедов. Мулла довел меня до двери, но сам в подвал не пошел — побежал в свой дом. Я возражать не стал — в конце концов, я был у него в гостях.

Я вышагивал по своему подземелью, как дикий зверь в клетке. В такой момент самое тяжелое — бездействие. Но с другой стороны, что можно делать на чужой войне? Только одно: попытаться остаться в живых! Час постережешься, век проживешь, как сказал бы Некрасов. Что я и делал.

В подвал из звуков внешнего мира долетали лишь ватные хлопки от разрыва гранат и иногда, когда стреляли совсем близко, автоматные очереди — как горсть лесных орехов, брошенных на кафельный пол. Я вздрогнул, когда дверь распахнулась. Это был генерал Таиров.

Он шел ко мне, размахивая руками, и вид у него был безумный. На миг у меня даже промелькнула мысль, что он пришел довершить то, чего не сделал ночью.

— Меня контузило, я ничего не слышу! — прокричал он. — Просто мотай головой, что понял.

Я кивнул.

— Вот смотри!

Таиров протянул мне квадратик из металлической фольги — у меня в таких было одно из лекарств.

— Это маячок! Он засекается со спутника. Не открывай его только, чтобы туда влага не попала.

Я пощупал содержимое пакетика — оно едва прощупывалось. Это было похоже на пистон для детского пистолета.