Елизавета Берестова - Корона клинков

Слуга у ворот неспешно подливал масло в уличные фонари, чтобы зажечь их от длинной лучины. Стемнело. Городская стража дважды промаршировала по мостовой, не удостоив вниманием Осокоря наигрывавшего на расстоенной шарманке унылую мелодию.

— Где нелёгкая носит вашего приятеля? — негромко поинтересовался Торки, когда поблизости не было прохожих. Он недавно скорчил страшную рожу мальчишке, который выгуливал черырёх разнопородных псов и долго ошивался возле них, разглядывая курящую обезьяну.

— В десять у Горация вечерняя поверка, он слушает доклады, а потом едет домой. В четверг он до полуночи играет в покер в офицерском клубе.

— Хорошо, что сегодня вторник, — заметил фавн, — надеюсь, нам не придётся торчать тут до утра, по случаю раннего приезда вашего знакомого домой.

Очень скоро послышался стук копыт, и на дороге показались четверо всадников, которые сопровождали пятого. Когда вся кавалькада приблизилась к воротам, Осокорь что было мочи закрутил ручку шарманки и сопроводил визгливую мелодию драматическим речитативом:

— Не оставьте без внимания нужды страждущих, пострадавших единственно через свою беззаветную преданность и не жалевших живота своего ради блага империи и её граждан!

— Позвольте, экселенц, мне примерно наказать наглого попрошайку, — воскликнул молодой офицер на горячем соловом жеребце, нервно перебиравшем ногами.

— Кто вообще пустил его в приличный квартал! — возмутился второй, — вы только взгляните на его грязную скотину!

Торки издал фирменный жалобный вой, но на всякий случай показал молодым офицерам солидные жёлтые клыки.

— Возможно, хозяина этого шикарного особняка заинтересует история бедолаги, проливавшего кровь на фронтах последней войны? — спросил Осокорь уже своим обычным голосом и вышел в желтоватый кругляш света от фонаря, чтобы Ладун мог лучше разглядеть его.

— Да он и не думает успокаиваться! — первый офицер вытащил из-за голенища хлыст.

— Господа, — проговорил военный комендант Рии спокойным усталым голосом, — благодарю вас за верную службу. До завтрашнего утра все свободны. Доброй ночи, господа.

Офицеры поклонились, поворотили коней и поскакали по улице, плавно спускавшейся к подножию Облачного холма. Невидимый слуга уже вовсю гремел запорами ворот, встречая господина.

— Я с любопытством и вниманием выслушаю историю твоего возвращения, — спешиваясь и бросая поводья слуге, проговорил комендант. — Проходи.

— Узнал, — довольно усмехнулся Осокорь.

— Узнал, конечно, хоть и не сразу. Ещё немного и моя столичная гвардия наставила бы тебе синяков и шишек. Я рад, что ты спасся, легат. Пойдём в дом, я сильно голоден, только вот зверюгу твою надо куда-нибудь определить.

— Дурында поужинает с нами. Собственно, он и не зверь вовсе.

— Да? — комендант с сомнением поглядел на сморщенное лицо обезьяны, на неопрятную шерсть и нехотя согласился, — пусть идёт с нами, раз ты за него отвечаешь.

В доме Гораций Ладун отдал какие-то негромкие распоряжения и повёл необычных гостей в библиотеку. Торки, оскорблённый до глубины души пренебрежительным отношением к своей персоне, решил показать, насколько ошибается на его счёт военный комендант Рии. Он занял свободное кресло с той особой аристократической непринуждённостью, какую не раз наблюдал у Брэка. Затем он с лёгким поклоном принял хрустальный бокал из рук опешевшего Горация Ладуна, оценил вино на просвет, поболтал им и отпил маленький глоток с видом знатока, предпочитающего букет вкуса скорому опьянению.

Хозяин закусил бутербродом с рыбой и спросил:

— Что произошло, Марин? Почему ты здесь в маскарадном виде? Хотя я чертовски рад, что ты спасся с «Горгоны». В докладе на Государственном совете Верховный жрец не пожалел красок, описывая работу своих боевых магов во время ликвидации Второго консула, и утверждал, что ни один человек не выжил. Бестия отказался подчиниться предписанию и попытался уничтожить адмиральскую галеру.

Осокорь потёр лоб под засаленной матросской косынкой и сказал:

— Меня не было на «Горгоне». Но я пришёл к тебе не из-за Бестии. Ты слышал о предсказании Руды?

— Об этом предсказании в Рие не слышал только глухой, — криво усмехнулся военный комендант, — я же слышал о нём гораздо больше, нежели мне хотелось бы. Предсказание взбудоражило легионы, особенно тот, с которым я пришёл в столицу. Начальство, естественно, требует немедленных и эффективных мер по пресечению крамольных разговоров. Да как их пресечь, если Аурон сам каждый день всё больше и больше возбуждает против себя не только армию, но и простых людей. Мы на грани катастрофы, Марин, бунт, гражданская война (говорят на севере снова что-то затевается) или ещё что-нибудь, но случится обязательно. Все ждут появления Аэция. Кто-то говорит, что мальчишка воскрес, но более приземлённо мыслящие склоняются к тому, что он и не умирал вовсе.

— Как раз об этом я и хотел поговорить с тобой, — хотя Осокорь давно знал Горация, он немного опасался разговора, который им предстоял. И самым лучшим было говорить прямо без обиняков: — я приехал в Рию не один. Со мной младший сын Барса — Аэций.

Гораций удивлённо посмотрел на гостя, потом кивнул головой, словно ожидал он того чего-то подобного.

— Нам нужна твоя помощь, чтобы Аэций мог короноваться Короной клинков, выполнив тем самым последнюю волю отца, — закончил Осокорь.

— Полагаю, у тебя имеется план, как именно осуществить это?

— Поскольку охрана императорского дворца подчиняется тебе, нам остаётся лишь добраться до короны, водрузить её на голову принца и представить его легионам. Думается мне, что для этого мероприятия больше подходит ночь. Охраны меньше, да и обслуга в основном спит.

Гораций Ладун хмурился, и нервно теребил кисть винограда, забывая при этом отправлять ягоды в рот.

— В столице произошли серьёзные перемены с тех пор, как ты уехал, — заговорил он, — мои люди больше не охраняют дворец. Наш уродец, принц-регент, завёл свою собственную личную гвардию. Он даже форму для неё придумал сам. Боюсь, если он вознамерится переодеть в такую срамоту всю армию, бунт будет даже без участия выжившего сына императора Барса, — лицо коменданта перекосилось от невесёлой усмешки, — так что ни на внешних постах, ни во внутренних покоях нет тех, кому я могу приказать или попросить. Меня же Аурон вообще не сильно жалует, как впрочем, и всех людей своего отца. Думаю, он при первой же моей оплошности отправит меня в отставку.

— А я слыхал, будто из замечательного во всех отношениях предсказания гномской чародейки следует, что принц-регент не брат Аэция, вроде они вообще не родственники, — заговорил уставший от вынужденного молчания Торки, чем несказанно удивил хозяина.