Елизавета Берестова - Корона клинков

— Может, и зря, — согласился Брэк, — как говориться, знал бы, где упасть… Сейчас у нас нет времени для долгого разговора, но позднее я объясню тебе всё.

— Ладно, — кивнул фавн, ёрзая на кровати, — удивительно гадкое ложе, просто невозможно спать.

— Напрасно беспокоишься, спать мы тут не будем. Нам нужно незаметно покинуть гостиницу. Осокорь неспроста очутился на «Ночной птице», и теперь, не обнаружив нас в шикарном отеле, который сам нам и порекомендовал, он примется искать нас в других гостиницах и постоялых дворах. Поскольку ничего хорошего эта встреча нам не сулит, нужно испариться отсюда прежде, чем наш знакомец со своими друзьями военными доберётся до «Счастливого рыбака».

Осокорь смотрел на стройную спину адъютанта и в его душе закипало раздражение. Надо же было додуматься: притащиться на пристань в парадной форме, да ещё приветствовать так, что лишь одни глухие не слышали. Словно в ответ на мысли гостя парень обернулся и с виноватой улыбкой произнёс:

— Согласно вашей депеше было принято решение встретить ваше превосходительство и из экономии времени препроводить к коменданту порта.

Было совершенно бесполезно интересоваться, почему никто не удосужился обратить внимание, что в срочной и секретной депеше, посланной Осокорем голубиной почтой из Пелен, были слова «под прикрытием». Они-то уж никак не предполагали торжественной встречи и эскортирования. Но откуда адъютантику об этом знать. Его дело выполнять приказы.

— А вдруг в порту по ошибке ты подошёл бы к кому-нибудь другому? — поинтересовался Осокорь, раздражение которого почти улеглось, уступив место спокойной уверенности в позитивном исходе дела, — вот тебе бы досталось, если к коменданту порта ты привёл обыкновенного торговца, крестьянина или путешествующего богатого бездельника.

— У меня были инструкции, — серьёзно ответил парень, распахивая дверь кабинета с начищенной бронзовой табличкой, на которой красовалось имя коменданта порта Осэны.

Осокорь, носивший в миру имя Марин Туллий, перешагнул порог большого неудобного кабинета. Его там ожидали. Ибо трудно подобрать иное слово для описания преисполненного достоинства сидения троих важных господ. За столом с драгоценной наборной столешницей обосновался бритый желчный мужчина с презрительной складкой тонких губ. Он лениво перекатывал в ладонях янтарный шар — модную столичную безделицу, которая предназначалась для «охлаждения от жары рук и всего организма». Слева на стуле с широкой удобной спинкой сидел полный господин, скрестивший руки на необъятном животе. Третьим в тёплой компании оказался высоченный широкоплечий дядька. Его принадлежность к касте военных угадывалась с первого взгляда по выправке и короткому бобрику седых волос.

— Наконец-то, — вместо приветствия недовольно произнёс бритый тоном, каким встречают лакея, припоздавшего с постельной грелкой, — заставляете себя ждать, господин Марин Туллий, занятых людей от важных дел отрываете, депешей своей всех переполошили.

Осокорь про себя усмехнулся, он отлично знал людей подобного сорта: чиновников в провинциях, зарвавшихся и одуревших от чувства собственной значительности и безнаказанности. Но ничего, совсем скоро вы запоёте иначе.

— Тысяча извинений, господа, — лицо вошедшего расплылось в обманчиво-добродушной улыбке, которую все его подчинённые прекрасно знали и опасались как предвестницу бури, — имею честь говорить с господином Миронием, если не ошибаюсь?

— Ошибаетесь, — брюзгливо оборвал его сидящий за столом, даже не удосужившийся подняться навстречу гостю. — Я не являюсь господином Миронием, многоуважаемым комендантом нашего порта. Я — прокуратор вверенной мне провинции Сциллия. Именуюсь я Гернием Транквилом, разрешаю обращаться ко мне просто « игемон».

Осокорь выслушал высокомерную тираду и кивнул.

— А меня можете звать просто Осокорем, безо всяких там, для удобства и простоты. Где-то тут мои документики затерялись…

Он энергично рылся в своём потёртом вещмешке.

— А, вот и они, не желаете взглянуть?

Прокуратор с нескрываемым небрежением принял из рук гостя пергаменты. Он устало развернул верхний документ, близоруко сощурился и стал читать. При этом Герний Транквил всем своим видом показывал, что лично он не ожидает увидеть в бумагах гостя ровным счётом ничего интересного. Легат Марин Туллий, прозванный Осокорем, с удовольствием наблюдал за изменениями лица прокуратора. Седые брови Герния непроизвольно поползли вверх, а с бледных щёк схлынула последняя краска. Перечитав дважды документ, удостоверяющий личность и полномочия прибывшего, прокуратор утёр вспотевший лоб, и его взгляд, брошенный в сторону Осокоря, стал растеряно-тревожным. Прочтение второго пергамента, к слову сказать, подписанного самим Бестией и скреплённого его личной печатью, нагнало на скулы прокуратора нездоровый румянец, сменившийся нездоровой бледностью, когда его взгляд, скользивший по чётким строчкам, выписанным твёрдой рукой писаря, опёрся в размашистый росчерк Второго консула.

После этого прокуратор поднялся и произнёс:

— Прошу, вас, господин Марин Туллий.

Тот провёл привычным жестом по лысеющей макушке и уселся на освободившееся место.

— Теперь я попрошу представиться остальных.

Толстый мужчина, все время теребивший обширный носовой платок, первым уловил изменения в ситуации. Он с неожиданной прытью поднялся и, отвесив церемонный поклон, отрекомендовался:

— Мироний, комендант Осэнского порта. Ещё за глаза меня часто называют Медузием, это из-за моей полноты. Но на друзей я не обижаюсь. Рад предоставить свой кабинет в ваше полное и безраздельное пользование.

— Благодарю, — чуть наклонил голову столичный визитёр, — думаю, помещение вполне подойдёт мне в качестве, так сказать, полевого штаба. А вы, господа, с этой самой минуты станете беспрекословно выполнять все мои распоряжения.

— Видать, я чего-то недопонял, — громогласно вклинился в разговор третий присутствующий, до сей поры молчавший с самым глубокомысленным видом, — с какой это радости вы взялись тут распоряжаться? Мы вас видим в первый раз, знать вас не знаем, а уж что до поручений, то у меня в своих собственных начальниках недостатка нет. Не знаю, как у вас заведено в столице, не бывал, а у нас, в Сциллии, принято соблюдать субординацию.

— Петрокл, Петрокл, — зашикали на него хором прокуратор и комендант порта, — замолчите немедленно!

— Это наш начальник городской стражи — Петрокл, — торопливо проговорил Медузий, — он пока не владеет ситуацией.

— Так просветите меня, наконец! Какой-то столичный гусь уселся в кресло коменданта, да ещё собирается нами командовать!