Иван Неручев - Особо сложные дела

Положительные ответы на эти вопросы логически вели к мысли о провале. А в провал свой я фанатически не верила. На свою рискованную работу я пришла, как мне казалось, предельно выверенной тропой и еще не успела нигде оставить тех или других следов, по которым меня могли бы найти.

После долгих раздумий мною и Губановой было принято решение сыграть ва-банк. Надо вызвать Акимову на какой-нибудь рискованный разговор, заставить высказать те или другие крамольные мысли, пусть даже отдельные слова, чтобы придраться к ней. Не удалось и это. Тогда я повела с ней тот нелепый разговор, о котором вам уже дано подробное показание. К чему он привел — вам лучше знать». (Анна Викторовна всё еще считала, что ее разоблачила Акимова.)

«На ваши дополнительные вопросы, — писала Дугласова в том же протоколе, — отвечаю следующее:

1. Государство, в интересах которого я действовала, назвать не могу. Это грозит мне гибелью, если вы как-то пошалите меня за мою хотя и не полную, но всё же чистосердечность. И какая вам разница: любой враг опасен… Для вас, видимо, и так ясно, кто толкнул меня на эту работу и кто так щедро финансировал… Это, безусловно, не ваши друзья. Это люди, которые смертельно ненавидят вас, ваш строй, ваши успехи, ваши планы…

2. Да, я сознательно пошла на эту работу, но только не из-за денег. Причина здесь более важная, хотя она и не смягчает моей участи. Я имею в виду убеждение, окрашенное моей религией, моей верой в бога… Ваши данные о том, что мой отец являлся крупным промышленником царской России и был близок к императорскому двору, что я переброшена сюда на самолете с подложными документами, не совсем точны, они верны лишь отчасти… К величайшему сожалению и, возможно, к большому моему несчастью, в этом вопросе я тоже вынуждена быть сдержанной. Я понимаю, что мое вынужденное запирательство повредит моей судьбе, но ничего не поделать, у меня нет другого выхода…

3. Почувствовав угрозу провала, я действительно хотела отравить Акимову, но меня удержала Губанова. Она считала этот шаг преждевременным и в условиях нашей квартиры слишком рискованным. Я уступила ей, намереваясь сделать это, если не отпадет надобность, позже, на квартире у самой же Акимовой, тем более, что так легче было бы симулировать ее самоубийство.

4. Еще и еще раз прошу поверить мне, что я показываю только правду. Там, где правды сказать нельзя, я честно оговаривалась и по мере возможности объясняла причины моей вынужденной сдержанности».

Антон Никанорович слушал следователя, он понял всё и способен был даже задавать вопросы. Что же касается Варвары Петровны, то она близка была к потере сознания. Само собой разумеется, что больше всего попало от Сергеева ей. Счастье Акимовых, что шпионка еще до встречи с Варварой Петровной была взята на учет и каждый ее шаг контролировался, иначе не миновать бы белы, да какой еще беды! Она что-нибудь, говоря ее словами, выудила бы, сделала бы свое черное дело… Вольно или невольно — это особого значения не имеет — они поставили бы под удар интересы Родины и погубили бы самих себя.

— Почему же вы не схватили их раньше? — спросил Акимов. — Ведь вам же давно ясно было, что они вражеские лазутчики.

— Раньше не трогали их в оперативных целях. Навредить же они не могли: все пути были им преграждены…

Варвара Петровна встала и взволнованно сказала:

— Поверьте в искренность моих слов… Я хочу, чтобы вы наказали меня, товарищ следователь… Мне будет легче, уверяю вас…

— Вы уже и так наказаны, Варвара Петровна, — возразил следователь.

Он скользнул взглядом по бледному, измученному лицу женщины.

— За неосторожный выбор друзей жизнь наказала вас очень сильно…

Провожая Акимовых до двери, Сергеев добавил:

— А могла бы наказать еще сильней!

Это дело зародилось в пивной, каких, к сожалению, не мало в нашем городе. Шум, галдеж, чад. В дальнем, плохо освещенном углу, за маленьким столиком, с крышкой из серого дешевого мрамора, угрюмо сидел завсегдатай этого неуютного заведения — Василий Иванович Антипов, лет тридцати пяти, здоровенный детина, монтажник судостроительного завода. К нему подошел пожилой мужчина во флотской, не первой свежести офицерской шинели, без погон и нарукавных нашивок. Он попросил позволения у Антипова занять свободное место за его столиком.

— Какой может быть разговор, прошу!

Первые минуты они сидели молча. Антипов уже пропустил сто пятьдесят «монтажных» и прохлаждался сейчас пивом. Сосед попросил сто «столичной». Выпил, не закусывая.

— Это под «язычок», — пояснил он, обращаясь к Антипову, — флотская, привычка…

Разговорились. Через несколько минут человек в шинели назвался Антоном Ивановичем. В шутку добавил:

— Только я не тот Антон Иванович, который уже столько лет сердится на наших граждан, а настоящий, живой. Между прочим, какие-то остряки прозвали меня «Антон Ванч — золотое сердце»…

— Экое совпадение, — Антипов поднял голову на незнакомца, — у меня тоже есть ярлык, вроде вашего: «Василь Ванч — золотые руки».

— Ну и чудесно, дорогой! — и Антон Иванович попросил официанта подать два по сто «столичной». — Нельзя не отметить такого приятного совпадения!

— Сто «столичной» не возьму, — сказал Антипов, — пятьдесят нашей, местной, да, да, только пятьдесят, так сказать, по экономическому худосочию: давно была получка, малость выдохся…

— Корректив не учитывать, — повелительно заявил Антон Иванович, — по сто «столичной» и добавьте пару бутылок пивка… Люди флотские терпеть не могут грошовых расчетов. Так-то, дорогой!

Антипов промолчал, подумав: «А не вывелись еще на белом свете добрые люди». Чтобы поддержать разговор, рассказал о необычном поведении «Черныша» — кота, который с некоторых пор якобы ссорит его с женой и братом; жена грозит разводом, брат разрывом…

— Кот-разлучник, злодей, — рассмеялся Антон Иванович, — забавно… Расскажи об этом, дорогой, поподробней!

Василий Иванович в угоду новому собутыльнику рассказал историйку, которую не без удовольствия рассказывал здесь уже неоднократно: он пригласил к себе приятеля, изрядно выпили. Как положено, кот вертелся у стола. Приятель — дядька забавный, тоже с судостроительного — схватил «Черныша», разжал ему рот и плеснул туда рюмку водки. С тех пор кот в доме вроде дегустатора или сыщика: что бы он, Василий Иванович, ни выпил — водки ли, вина, даже кружку пива, — всё одно, выдаст жене. При малейшем подозрении она подносит кота к его рту и ехидно спрашивает: «Как, дескать, «Черныш», обстоят дела?». Ну, этот предатель, разумеется, знает свое: шерсть взъерошит и рвется из рук. Значит, карта бита, не отвертеться. Ведь до чего натренировался — «сен-сен» не помогает, проглоти его хоть кило; керосином пробовал глушить дух, всё равно не обмануть…