Леонид Николаев - Феникс

Чтение текста как раз входило в процедуру. Чтение обоих текстов: на немецком и на «чогатайском» языках. Однако предупреждение министра снимало эту предварительную часть церемонии. И он положил два листа на стол перед Риббентропом.

У Менке дергалась бровь. Он едва сдерживал себя. Событие, которому придавалось такое значение, по чьей-то воле, а может, по недомыслию, превращено в оскорбительную и унизительную формальность. Для него, Менке, унизительную. И он, пренебрегая правилами хорошего тона, этикетом, заговорил с министром по-французски. Раздраженно. Напомнил о цели процедуры, о значении ее для друзей Германии — тех друзей, которые сидят сейчас здесь. «Историческое событие для Востока», — подчеркнул Менке.

Риббентроп выслушал его молча и равнодушно. Министерству иностранных дел было абсолютно безразлично, какова цель настоящей церемонии. Неужели Менке считает, что Риббентроп всерьез станет заниматься берлинским «правительством Туркестана», вести с ним дипломатическую игру и тем более учитывать «новую восточную империю» как государство? Это нужно СС. Нужно Гиммлеру, собирателю наемников и предателей, а он, Риббентроп, только снисходит до исполнителя воли фюрера и ставит свою подпись под документом. Да и документ ли это?

Все сказал своим молчанием министр. Все объяснил. Он подошел к столу и взял перо. Из рук начальника протокольного отдела. Уже обмакнутое в черные чернила. Специальные.

Саид был здесь посторонним. Даже мысленно он не участвовал в заключении союза с Германией. Душа его оставалась чистой. А они, те, что стояли у стола, давали клятву на верность врагу. Давали спокойно. Впрочем, может, и волновались. Вздрагивали внутри. На какую-то долю секунды представляли себе будущее: а вдруг! А если! Что тогда?

Что?

Да, это страшно. Нельзя не вздрогнуть. Нельзя не подумать о расплате. Впрочем, здесь бояться незачем. Стоит красивый, уверенный во всем Риббентроп. В большие окна льется ровный, мягкий свет осеннего дня. Внизу у толстых каменных стен дежурят эсэсовцы с автоматами. Дежурят непрерывно. Круглые сутки. Твердыня.

«Если бы сейчас, в эту минуту, я мог сообщить, — подумал с отчаянием Саид. — Мог сообщить своим: еще один враг вступает в борьбу. Будьте начеку!»

«Но я нем. Двадцать шестой “без руки”. Проклятие!»

— Еще вина!

Кельнер поклонился и вышел из номера. Дряхлый старик с трясущейся головой. Вот такие теперь официанты в отеле. Старики и уроды. Тошно смотреть. Но обслуживают хорошо. Тем более офицера СС. А что с дамой эсэсовец, кельнер узнал от хозяина. По секрету. Как предупреждение. И старается изо всех сил. Бегает. Голова трясется, как плохо привязанный к кошелке вилок капусты.

— Надеюсь, этот маленький банкет на Ваннзее не заменит настоящего банкета в «Адлоне?» — смеясь, спросила Рут.

— К сожалению…

Она вскрикнула с досадой:

— Это слишком, капитан!

— Я готов подвезти вас к «Адлону» в нужный час. — Он сделал паузу, чтобы проверить, насколько заинтересована его собеседница в развлечении, намеченном сегодня в популярном отеле Берлина. Рут слушала напряженно, чуть приоткрыв маленький рот. Все было готово для утвердительного кивка или торопливого «прошу». И, убедившись в этом, Ольшер разом отсек надежду. — Но банкет не состоится… На веселье не осталось времени, милая фрау… Президент должен через два часа быть в… — Ольшер повторил паузу, теперь уже не для проверки чувств фрау Хенкель, а для сохранения тайны. — Есть места поважнее «Адлона». Вам, однако, я постараюсь доставить удовольствие…

Капитан разлил вино. Первым поднял бокал и произнес:

— Сейчас ваш муж подписывает документ, важность которого для судьбы фрау Хенкель более чем велика.

Весь день, кажется, Ольшер испытывал Рут часами. Стрелки без конца торчали перед ее лицом. Вот и теперь он показал на циферблат, по которому бежала тоненькая, как нить, золотистая палочка, отсчитывая секунды.

— Постойте… Еще немного.

Он шутил или в самом деле знал точное время заключения договора? Видимо, знал, потому что все сегодня совершалось по расписанию, и расписание это было составлено гауптштурмфюрером. Иначе как мог он дирижировать с Ванн-зее событиями? По телефону?

— Пора!

— За успех! — взволнованно пролепетала Рут.

Капитан уточнил:

— За успех Рут Хенкель!

Выпили. С чувством. «Шахиня» полузакрыла глаза, она, кажется, физически ощущала свое счастье.

— Рейнгольд…

Гауптштурмфюрер вздохнул. Поднял глаза, ожидая вопроса: ведь не просто так Рут произнесла его имя.

— Взамен «Адлона» мне обещаны развлечения. Я не ослышалась?

— Нет.

Она потребовала поцелуя. Откровенно, без слов. Наклонилась к нему и посмотрела в глаза.

Что-то подобное капитан предполагал, но не так скоро. Не так смело и настойчиво. Пришлось улыбнуться.

— Мы, кажется, опережаем события…

Рут отрицательно закачала головой. Она не понимала Ольшера, не хотела понимать.

— Мне обещано…

Он поцеловал ее руку. Только руку. Сказал мягко, загадочно:

— Договор должен быть подписан… В два тридцать. И все-таки… считать себя утвержденной на троне без точной справки… Одну минуту, фрау.

Уловка не раскрылась перед Рут. Она сняла руку с плеча капитана.

— Одну минуту.

Капитан вышел. Вышел в вестибюль, чтобы позвонить.

Президент хотел произнести речь. Она была давно написана, согласована с бароном Менке. Выучена. Прорепетирована перед зеркалом. Торжественная, взволнованная речь.

— Господин министр! Господа… Сегодня над Востоком взойдет обновленный полумесяц. Возрождена великая империя тюркской нации, возрождена идея единения народов Туркестана под зеленым знаменем пророка. Победы фюрера открыли новую эру в истории. Две могучие руки соединились. Дадим же клятву верности союзу Германской и Туркестанской империй.

Он поднял глаза к потолку, украшенному чудесной резьбой и полузакрытому огромной хрустальной люстрой потолку, долженствующему изображать аравийское небо, и прочел чистым сопрано:

— Бисмилло-ги р-рахмани р-рахим…

Образованный невежда Риббентроп не понял, что президент обращается к Богу, и потому спокойно прервал его. Министр торопился:

— Верность ваша, господа, должна быть выражена участием в борьбе, которую ведет Германия. Выражена усилиями, жертвами. Так считает фюрер.

— Да, да, — поспешил подтвердить президент.

И все закивали. А командующий вооруженными силами Ноенбургерштрассе Хаит щелкнул каблуками и вскинул руку к портрету Гитлера:

— Хайль!

— Будьте здоровы, господа, — улыбнулся министр и дал этим понять, что церемония окончена.

Все направились к двери. Саид не забыл поручения, данного ему портье: