Иван Цацулин - Опасные тропы

Обе неподдельно обрадовались встрече. Внешне, да и по характеру, подруги были совсем непохожи. Асмик — небольшого роста, круглолицая, с рдеющим румянцем на щеках, белизну которых не мог прикрыть даже летний загар, с широко открытыми на мир бездонными глазами, доверчивая, ласковая. Майя — прямая ей противоположность: высокая, успевшая уже располнеть, с невыразительным лицом, недоверчивым взглядом настороженно прищуренных глаз, всегда замкнутая, немногословная. Возможно, их связывала известная общность в судьбе — как и Асмик, Майя рано осталась без родителей.

Майя обещала немедленно разыскать мужа и прислать его к Илье Лукичу. При виде такой готовности подруги Асмик шутя поддразнила ее: сразу, мол, видно, как она влюблена в Симона, раз с такой прытью спешит к нему, должно быть, соскучилась, — с утра не видела. Но Майя шутку не приняла.

— Ты же знаешь, для меня Симон всё, — сказала она с глубокой грустью. — Говорят, в дочки ему гожусь, а я что-то годов его не чувствую, уж очень он добрый да ласковый. И честный, милый, это же все знают. Люблю я его, а быть с ним приходится мало — как сделали Симона ответственным за состояние каналов, ему совсем не до меня.

— Счастливая ты, — вздохнула Асмик.

— Придет время, и ты с Костей будешь счастлива, — сказала Майя, — ну, я побежала. Скажи — сейчас пришлю.

Аракелян вскоре появился. Старик Котомцев познакомил его с Христофоровым. Инспектор водхоза с интересом разглядывал стоявшего перед ним колхозника. Аракеляи был, пожалуй, одного с ним возраста, до черноты загорелый, весь какой-то легкий — на движения, поступь, жесты. Втроем они весь день провели в поле, отдыхали в тени на берегу оросительных каналов, утоляли жажду сочными колхозными арбузами, свежим виноградом. К вечеру, усталые, но довольные проделанной за день работой, вернулись в селение. Аракелян пригласил к себе и инспектора, и старика Котомцева; Майя, жена Аракеляна, заранее накрыла на стол, все было готово к приему гостей, но Илья Лукич от угощения отказался и предложил решить, где эти дни будет жить командированный из Еревана товарищ.

— Желаете остановиться у меня — милости прошу, — сказал он, — хотите у товарища Аракеляна, тоже можно, у него дом просторный, на две половины.

Аракелян предложил Христофорову поселиться у него, поскольку приехал тот по вопросу, которым в колхозе занимается именно он, Симон Аракелян. Христофоров некоторое время колебался, неудобно-де как-то стеснять людей, особенно докучать Илье Лукичу: у него еще горе свежее, а тут чужой человек… Симон поддержал Христофорова, чуткость приезжего ему понравилась.

— Ну, смотрите, вам виднее, — согласился старик. — В таком случае оставайтесь здесь, отдыхайте, а завтра встретимся.

— До завтра, — инспектор пожал Котомцеву руку, и тот ушел домой.

Гостю дали умыться и пригласили к столу.

— Вы как наши армянские кушанья? — обратилась к нему Майя.

— Ем с удовольствием.

— Прошу отведать моего вина, — Аракелян взялся за кувшин.

— Спасибо, не откажусь, — повеселел Христофоров, — мне бы сюда чемодан мой от деда — там кое-что есть…

— Вон ваш чемодан, в углу стоит, — сказала Майя.

— Вот это дело! — Христофоров потер руки от удовольствия. — Тут у меня для такого случая найдется и покрепче.

Он вынул из чемодана бутылку «Столичной».

— Давайте-ка, друзья, выпьем за здоровье молодой хозяйки. Понимаю, понимаю, вам лично нельзя — младенец… Ясно. — Разлил водку по стаканам, себе и хозяину. — Ну, поехали, — и привычно опрокинул стакан. Слегка поморщился. Аракелян не отставал.

Закусили. Христофоров налил по второму.

— А теперь выпьем за вашу счастливую семейную жизнь, — предложил он взволнованно, но Аракелян попросил повременить.

Христофоров согласился.

— Откровенно говоря, — сказал он, — я чувствую себя сейчас не очень важно.

— Почему? — удивился хозяин.

— Как-то близко принял я к сердцу горе Ильи Лукича… То сына убили, а недавно дочь умерла — такое перенести нелегко…

Майя утирала повлажневшие глаза.

— Я от всей души его жалею… и Симон — тоже…

Христофоров резко махнул рукой, произнес с горечью:

— Все мы жалеем на словах. А вот на деле что получается? Сидим, выпиваем, а там старый человек убивается… Рассказал он мне давеча: на Асмик смерть приемной матери подействовала страшно, сны ей какие-то снятся, мерещится всякая чепуха… Ей бы старика поддержать, а тут ее поддерживать надо.

— Асмик — подруга моей жены, — заметил Аракелян.

— Да? Вот видите, друзья, нехорошо получается. Ну, выпьем, Симон, еще по одной — за такого труженика, как вы, можно. — Снова выпили, закусили.

— Ему много нельзя, — Майя с беспокойством посмотрела на мужа.

— А мы больше и не будем, все, — Христофоров развел руками. — Мне, право, неудобно: там горе у хороших людей, а мы тут… Послушайте, Симон, разве мы с вами не можем управиться одни? Пусть бы ваша супруга пошла к подруге. Честное слово, не могу чужого горя видеть.

— Товарищ прав, — обратился Аракелян к жене, — иди к Асмик. Только возьми с собой ребенка.

— Хорошо, — согласилась молодая женщина, — я через часок вернусь.

— А вы не спешите, — засмеялся Христофоров, — мы из-за стола не скоро встанем.

Взяв ребенка, Майя ушла.

— Ну, по последней, — предложил инспектор. Появилась новая бутылка «Столичной».

Опять пошли в ход стаканы. Аракелян хмелел.

— Нежная у вас душа, полковник, — сказал он с каким-то странным выражением в голосе.

— Возможно, — Христофоров отставил стакан в сторону, закурил, хмуро усмехнулся. — Вообще-то я тоже иногда чувствовать могу. Мне, например, показалось, что вам хотелось со мной о чем-то поговорить, но при жене вы этого сделать не можете. Пришлось выпроводить вашу супругу. Теперь вы, Симон, получили свободу действий, не теряйте времени. Я вас слушаю.

Аракелян в изумлении откинулся на спинку стула:

— Как вы могли догадаться? — язык у него слегка заплетался.

— Я же не слепой, вижу, — сидите и мучаетесь.

— Оттого Майя и не хочет, чтобы я пил… Как только выпью, так и начинает меня… — сказал Аракелян с тоской.

Христофоров налил еще водки.

— Выпейте и успокойтесь, — участливо произнес он. — Со мной можете быть до конца откровенным, не бойтесь.

— А я и не боюсь ничего, — хозяин отодвинул от себя опять опустевший стакан. — Ну, хватит, больше — ни капли.

— Правильно, — одобрил гость, — давайте лучше побеседуем.

— Тяжело мне, ох, тяжело, джан… — Аракелян пьяно покрутил головой.

— Вижу, Симон… Отчего бы это?

— Ты вот чужой человек, а видишь, — с надрывом продолжал Аракелян, — а Майя — жена, а ни черта-то толком не понимает. А объяснить я ей не могу… Спрашивать будет — что я ей отвечу? На всем свете она у меня одна…