Леонид Могилев - Век Зверева

Оставалось теперь выбрать позицию для нового боя, так чтобы не оплошать, продержаться и, чем черт не шутит, снова победить…

Он попробовал вспомнить какие-нибудь стихи и не смог. Какое сегодня число, было также вспомнить затруднительно. А идти-то ему было некуда. И тогда он вернулся в дом. Прибираться сейчас бессмысленно. Часы у него наручные были с будильником, и он разрешил поспать себе ровно два часа. А если его возьмут спящего, то, значит, везение кончилось.

Иван, должно быть, все же повредился рассудком и только оттого все еще не был убит.

Вертолет все догорал, источая смрадный дым и багровое пламя. Уже перестали рваться патроны, обильно начинявшие саму машину и подсумки еще недавно бодрых мужиков в камуфляже, теперь превратившихся в то, что вполне подходит под определение останков, выборочно поддающихся идентификации.

Герой же и жертва обстоятельств, сотворивший это чудо смертное, сидел спиной к пожарищу прямо на сырой земле и прикидывал, где бы лучше ему оборудовать новую позицию. Лопатка его уже была рядом, и штык ее острейший мог по желанию хозяина войти в податливый дерн или в горло незваного гостя. Иван решил биться до последней возможности и умереть здесь, в самое ближайшее время.

…И тогда боги Восточной Пруссии, давно уже много лет не наблюдавшие подобного времяпрепровождения, решили помочь Ивану. Те, кого убил он недавно, были все же обыкновенными предателями. А измену эта земля, эти воды, это небо и деревья эти не любили столько веков, сколько существовало все это в гармонии или без оной. Обстоятельства существования менялись. Земля и небо оставались. Деревья росли и умирали. А Иван, по иронии судьбы или по ее нескладности, сидел сейчас напротив маленького дубка, упираясь в него лбом. Дуб же — дерево для здешних мест главное. Если бы среди останков взорвавшихся людей были только славяне или немцы, боги бы, пожалуй, не стали вмешиваться в мелкую по сравнению с вечностью разборку. Но погибший американец, присланный издалека для лукавого и кровавого вмешательства в сии скорбные дела, перевесил чашу весов. Языческие боги Восточной Пруссии не любили Америку. Они знали про все на свете, про то, что случилось и случится в разных городах и весях на много веков вперед. И Иван, вторгшийся в эти заповедные и другими богами забытые места, не соответствовал тактике и стратегии событий, которые должны были произойти. Иван сломал даже то, что было предначертано свыше. Он внес изменения в Книгу Судеб и, может быть, сам понимал это.

За спиной Ивана стоял сейчас всесильный Перкунс, властелин неба, бог грома и грозы, защитник и покровитель всех праведных воинов и покровитель всех пахарей. Он давно наблюдал за тем, как Иван следит за домом и постройками, как пропалывает свой огородик и ловит рыбу в озере. Ему по сердцу пришлись ратные успехи Ивана, и он сожалел о его женщине, теперь покоившейся в яме, на другой стороне озера. Перкунс был строг и страшен. И черные кудри его были подобны гриве.

Светлый ликом Потримпс, бог весны и плодородия, предвкушал первый урожай Ивана, когда тот разберется с дренажными каналами и утроит свою землю. И тогда Иван вырастил бы белого поросенка и принес ему в жертву.

И кому как не старому Патолсу, владыке подземелий, хранителю плоти умерших, было не радоваться обильной жатве сегодняшнего дня. Он уже получил свою жертву.

И верховный жрец пруссов Криве-Кривайтис покинул место своего обитания со странным названием — Мамоново. Криве, сгоревшему много веков назад в жертвенном костре недалеко от несуществовавшего тогда Хейлигенбайля, не сиделось в последнее время на месте. Он спустился с небес на землю, но не коснулся ее ногами, а полетел в другой конец своей страны. Он летел над призрачными развалинами и огнями городков и поселков, пока не добрался сюда. К месту большой встречи. Он стоял теперь слева от богов, поодаль.

Иван знал, что нельзя оборачиваться, но почему-то хотел это сделать, однако не смог.

Советовались боги долго. Сам Иван не нравился им. Уж очень много времени провел он в пустых занятиях и суетных перемещениях, слишком он был легкомысленным и недалеким. Он нашел свою женщину и не уберег ее. Но он был бесстрашен и честен в бою, а хитрости его и засады объяснялись численным превосходством осаждавших эту маленькую крепость. И Иван просмотрел сейчас всю свою жизнь, раскаялся, но не отчаялся. Он заслуживал лучшей доли и должен был стать хозяином этого клочка болот, земель и деревьев.

Когда две боевые винтокрылые машины, набитые под завязку спецназом, приблизились к месту недавней катастрофы, неожиданный и небывало густой туман укрыл ристалище. А вместе с ним и все ориентиры: Лабиау, Лаукишкен, Шенвальде. Или как там все это теперь называется? Командир операции хотел было высаживаться вслепую. Уж очень неординарные события стали происходить. Разрешения на высадку он не получил. Вертолеты вернулись к Черняховску. Через час туман ушел, открыв небесам землю и небеса — земле, и спецназовцы снова отправились для совершения акта возмездия и справедливости, еще толком не зная, что там произошло. Но туман вернулся и более не уходил до утра, причем погодные условия были таковы, что никакого тумана сейчас не могло быть в принципе. Тогда операцию отложили до утра, а утром случилось такое, что стало им уже не до Ивана.

…Август Белевский не ждал сегодня никого. Дом его на улице Красицкой — крайний. Два этажа, сад, парники, тонкая вязь чугунной ограды. Ограду эту, разобранную и упакованную, нашел еще его отец в тракторном прицепе, брошенном при отступлении немцев. Какие сады и в каком городе цвели за ней, никто не знал, и не узнает. Старый Белевский запряг лошадь, привез ограду домой и до поры спрятал. Сложил в сарае и завалил утварью. Пока новая власть еще не отвердела, он отгородился от мира и никогда более не жалел об этом. Теперь почти шестьдесят лет яблоки падали подле чугунного чуда, и Август, оставшийся в этом доме уже давно один, каждый год красил ограду в натуральный черный цвет. Именно этим он занимался сегодняшним утром.

Виктор Крусанов открыл калитку и, конечно, испачкал руку. Пес, молодой и яростный, подбежал к Виктору, залаял и стал в стойку. Белевский вышел во двор.

— Добры вечур.

— Чолэм чэсьць.

— Як ми мило же вас пане Августа спотыкам.

— Слухам пана.

— Пшиехалэм зе звенску радзецкого.

Август Белевский знал, что это когда-нибудь произойдет.

— Пошли в дом.

Крусанов выполнил необходимые формальности, обмен паролями, получение сигнального предмета, контрольного предмета.

— Не забыл еще языка, Август?