Леонид Могилев - Век Зверева

Мы снова оказались в вокзальном предбаннике. Теперь старик пошел прямо, к выходу на перрон.

— Вот, смотрите, камера хранения. Боковой туннель. А совсем недавно его не было. Чисто и опрятно. По этому туннелю я в свое время поползал на пузе. А ведь здесь еще немало интересных мест. Ну ладно. Пошли.

Он повернулся на сто восемьдесят градусов и пошел к выходу на вокзальную площадь, но свернул налево, туда, где кассы дальнего следования в день отбытия и поворот в коридор к начальнику вокзала. И тут-то он переменился в лице:

— Ну вот, кажется, мы опоздали.

Из окна в коротком коридоре виден скромный внутренний дворик, примерно десять на десять метров. Вход туда — из полуподвального этажа напротив. Дверь приоткрыта. Во дворике два люка: один — ливневка, второй — канализация. И именно второй-то и снят, на корточках сидят двое как бы в рабочих робах и заглядывают сверху вниз.

— Здесь?

— Здесь.

— Пошли. Не останавливаться, — командую я.

Мы поднимаемся на три ступеньки. Слева — кабинет начальника вокзала. Дверь приоткрыта. Что за ней происходит — сейчас нам интересно, но не до такой степени, чтобы открыть ее. Теперь понятно, что за человек стоит при входе в этот тупичок, у нас за спиной, и вот там двое, где вход в комнату, за которой другие ступеньки, вниз, к двери во внутренний дворик.

Мы возвращаемся в зал ожидания и «сортируем» пассажиров. Шестое чувство по служебной необходимости становится первым. Зал, несомненно, блокирован. Нас уже никто не ищет. Ориентировки изъяты из дневных заданий. Другие дела, другие люди. Но эти люди — не от власти. Они — от безвластия. Они должны обеспечить безопасность тех, кто сейчас работает в коллекторе. А потом уйти. И может быть, никогда не вернуться сюда. Это — люди из резерва Господина Ши. Без той вещи, что находится сейчас где-то под вокзалом, его, конечно, эвакуируют, но в качестве неудачливого исполнителя-порученца. А в случае успеха он уйдет совсем в другом качестве. Сам он сейчас в зоне безопасности, в аэропорту. Сухопутную границу уже не перейти, побережье — перекрыто. Единственное место, которое удалось им взять под контроль, — аэропорт Калининграда. Сейчас там готовится к вылету наш ТУ-134, оказавшийся, на свою беду, под рукой.

Наша беда в том, что мы не собирались лезть в этот люк сию минуту. Мы просто пришли на него посмотреть.

— Так ты говоришь, старик, что мы выйдем у Фридландских ворот?

— Я же сам консервировал помещения. Выйдем. Можешь не сомневаться.

— А если там что-то изменилось? Другой консерватор поработал?

— Приказы товарища Берии не обсуждаются. Если ты думаешь, что он и вправду английским шпионом был, то ты не прав. Священный трепет приказов. Там — отличная бетонная труба.

— Но они же за нами пойдут.

— Там дверь стальная на роликах. Оставалась в смазке. Успеем ее прокатить на место и заклинить. Это правее автовокзала метров на двести.

— Ты, старик, не мог бы сразу все рассказать и до конца?

— А ты не спрашивал.

— Что нам нужно?

— Я думаю, все нужное есть под землей. Кувалда, наверняка сейчас кабель для перфоратора тащат. Но можно обойтись просто кувалдой.

— Что же плохо консервировал?

— Наверное, чтобы вернуться потом.

— Решил товарища Берию ослушаться?

— А я как раз по его приказу.

— Ну-ну.

— Куда мы попадем, спустившись в люк? — спрашиваю я.

— В коллектор. Цивильный коллектор.

И тут заработал пробойник. Звук из-под земли ощущался глухим, мягким. Это разрушался сейчас германский бетон, когда-то пробитый и залитый другим, сталинским. За ним — одна из тайн истории. Жало демократического пробойника разрушало сейчас тонкую перегородку междувременья.

— Можно заклинить люк этот изнутри?

— Вот над этим я сейчас думаю.

— Ты думай скорей, старик. Соображай. А то ведь поздно будет.

— Юра. Я как тебя увидел в первый раз, так ты сразу мне не понравился. Несерьезный ты человек. Спешишь. Ругаешься. Пьешь много.

— Дед. Когда все закончится, я так напьюсь, что рожу тебе набью. Я набью твою заслуженную рожу, старый борец со шпионами.

— Попался бы ты мне в сорок пятом. Потянул бы носок в дисбате. Расстреливать я бы тебя не стал. Поглумился бы немного. А потом отпустил. Восстанавливать порушенное войной народное хозяйство.

— Олег Сергеевич, — прервал я диспут молодого и старого героев. — Однако, идти пора. Клинится люк или не клинится?

Начался новый этап безумия. Новый его уровень. Идти с Олегом Сергеевичем должны были другие люди. Не «мент» в законе и не я. Судьба распорядилась иначе.

У Зверева и у меня были стволы. Старик — безоружен, но и нужен он нам был не для стрельбы.

Я «держал» выход из этого коридорчика внутрь здания, Зверев прикрывал спину. Олег Сергеевич подошел к окну. Наружный шпингалет открылся легко, а внешняя рама — заела. Медлить было нельзя, и я качнул головой. И тогда старик совсем не по-стариковски, по-молодому быстро обмотал кулак курткой и вынес стекло. Потом смахнул крупные осколки и, едва коснувшись подоконника, маханул ногами вперед. Метра два с небольшим высоты, и он приземлился удачно. И никто пока не появился в коридорном проеме. Вслед за стариком вывалился во дворик я, а потом, уже стреляя, Зверев.

Наполовину высунувшийся из люка «сантехник». Другой — уже лежащий на спине и глядящий открытыми глазами в небо. Я бью каблуком по лицу торчащего, как тушканчик из норы, мужика, и тот проваливается, а я прыгаю сверху в узкую горловину, стреляя в упор и вниз, под ноги. Коллектор обширный, не тесный. Тлеет фонарь, упавший лампой вниз, и плачет недостреленный мужик под ногами. Наконец валится на меня старик, тащит на кончиках пальцев люк, последним усилием проворачивает его, садит в паз.

— Пусти, — орет старик, — уйди, Юрка! — и подобно матросу какому-то лезет наверх. — Зубило, железку какую-нибудь!

Зверев хватает фонарь, вертит головой, находит сумку с барахлом, а там… ключ шведский, разводной. Лезет Зверев наверх, а кто-то уже люк поддевает наверху, но Олег Сергеевич всовывает ручку ключа в паз.

— Есть, клинится! — орет он. — У немцев люк с другой стороны с колечком, чтобы изнутри… Подклинить… До чего же народ мудрый.

А сверху стук истерический, как бы от приклада.

Дело-то в том, что на вокзале и милиция есть, а гости эти были инкогнито, под работяг косили, и теперь, если люк заперт, им ноги нужно делать, тем, кто еще жив или легко ранен. Хорошо стреляет Юрий Иванович Зверев. Не зря его Бухтояров выбрал.

Теперь наверху замешательство и ожидание приказа. Стрельба на Южном вокзале — это тревога по полному номеру. И не просто стрельба. Бой. Люди мои уже где-то рядом. Прикидывают, чем помочь, где мы находимся. А мы — здесь, в коллекторе.