Джесси Келлерман - Чтиво

— Товарищ! — Второй помощник заместителя младшего министра по животным отходам облобызал Пфефферкорна, обслюнявив его усы. — Присядьте, это, пожалуйста, присядьте! Подношу сердечность пожеланий на процветание и сотрудничество промежду наших двух народов. Сидите, это, прошу вас! Нет, я настоятельно постою. А то, это, сижу-сижу. Вредность заду. Что? Да, это. Прошу, угощайтесь. Ваше здоровье. Эх, труйничка! Мы говорим: одна бутылка на хворь, другая — на здравь, третья — на упокой, четвертая — на воскрес. А? А? Ага! Будем здоровы. Я шибко рад заявке на вывоз отходов. Ваше здоровье. К несчастью, обязан доложить: заявка не по форме. Мильон, это, извинений, ваше здоровье. Нет оплаты пошлины, есть отсутствие документации спецификации намерений, заверенной справки о незамеченности в нелояльности и другого-всякого. Начинать обратно сверху. Прошу воздержаться от печали. Будем здоровы. Что? Нет. Убыстрить никак, отнюдь. Что? Нет, отнюдь. Что? Советником? Это не отнюдь. — Он положил взятку в карман. — Ваше здоровье, эхма!

Охмелевший Пфефферкорн нетвердо вышел в полуденное пекло и побрел по зловонным улицам, запруженным собаками, кошками, курами, козами, ребятней, мастеровыми, сельчанами, карманниками, солдатами и крестьянками на допотопных велосипедах. Разноликость толпы свидетельствовала о многовековом иге, кабале и смешанных браках. Глаза узкие и круглые, глаза голубые и мутные. Цвет кожи — от седельной коричневости до прозрачной белизны. Костяки — от ладного до топорного, скрытые мясистыми телесами или обтянутые кожей, точно барабан. Так много лиц, но на всех печать неверия и покорности. Так много лиц, но нет того, которое он искал.

Карлотта, думал Пфефферкорн, я пришел за тобой.

В конце квартала толпа наблюдала за тремя мужиками, которые, засучив рукава, починяли охромевшую телегу. Подпор не сорвался, никого не придавило; огорченные зеваки разошлись. Пфефферкорн свернул в немощеный проулок, которым вышел на широкий, источенный рытвинами проспект в кайме плакатов, прославлявших ручной труд. Халупы под соломенными крышами, дощатые загоны для коз и чахлые огороды соседствовали с бетонными блочными чудищами советской эпохи. Пфефферкорн читал вывески: МИНИСТЕРСТВО ФАКТОВ, МИНИСТЕРСТВО МУЗЫКАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ, МИНИСТЕРСТВО БАШМАКОВ, МИНИСТЕРСТВО ДЛИННОЦЕПОЧЕЧНЫХ УГЛЕРОДНЫХ СОЕДИНЕНИЙ. Государственные приоритеты легко угадывались по сияющим внушительным табличкам МИНИСТЕРСТВА БЕЗОПАСНОСТИ и МИНИСТЕРСТВА ПОЭЗИИ. В вестибюле МИНИСТЕРСТВА КОРНЕПЛОДОВ уместился бы огромный фонтан. В треснувшем окне безлюдного МИНИСТЕРСТВА ДОРОЖНОГО КОНТРОЛЯ виднелся плакат с портретом великомученика Жулка и лозунгом РЕВОЛЮЦИЯ ЖИВА!

Было далеко за полдень, но все так же нещадно палило солнце, когда по окончании встречи с внештатным советником и. о. начальника отдела стандартизации Министерства летучих минеральных коллоидов Пфефферкорн спотычно выбрался на улицу и, присев на тротуарную бровку, опустил голову меж коленей. В смысле потребления труйнички второй помощник заместителя младшего министра по животным отходам был пацан против внештатного советника и. о. начальника отдела стандартизации Министерства летучих минеральных коллоидов. Пфефферкорн не помнил дороги в отель. Он решил вздремнуть на тротуаре. Температура в помещении и на улице была примерно одинаковой. Ничего страшного, подумал он, сворачиваясь калачиком. Не прошло и минуты, как два солдата вздернули его на ноги и потребовали документы. Пфефферкорн предъявил туристическую визу. Патруль приказал вернуться в «Метрополь», но, когда он качко зашагал в противоположную сторону, подхватил его под локотки и приволок в гостиницу. Пфефферкорн ввалился в вестибюль и, распугав компанию пожилых шлюх, с разгону врезался в стойку портье, отчего на стене покосился портрет Жулка.

Администратор поправил портрет.

— Мсье провел хороший день, я весь в надеждах.

— Есть для меня сообщения? — спросил Пфефферкорн.

— Нет, пожалуйста. — Рукавом портье всосал очередную купюру и, подав ключ от номера, показал на столовую: — Прошу, мсье должен приобщиться к вечернему буфету.

Китайские дельцы монополизировали самовар. В животе урчало, и Пфефферкорн, просмотрев меню, выбрал пирог с корнеплодами, глазурованный сметаной и сыром из козьего молока и нарезанный в двухдюймовые кубики. Суровая раздатчица в резиновых перчатках отказалась выдать больше одной порции. Пфефферкорн полез в карман за деньгами.

— Ох, не надо, дружище. — Это сказал дородный человек в грязном твидовом пиджаке. В руке он держал щербатую тарелку с ненадежной горкой корнеплодной снеди под желтоватым соусом, а под мышкой — портфель. Незнакомец ухмыльнулся, добавив три новых подбородка к уже имевшимся. — Позвольте мне.

Он шустро заговорил по-злабски, обращаясь к раздатчице. Пфефферкорн разобрал слова «трудолюбивый», «великодушие» и «честь». Раздатчица скривилась, но выхватила у Пфефферкорна тарелку, кинула в нее второй кубик и швырнула обратно, словно отрывая от сердца.

— Имейте в виду, — сказал незнакомец, провожая Пфефферкорна к угловому столику, — товарищ Елена — наверное, самая сознательная женщина во всей Западной Злабии. Ей привиты железные принципы. Для нее двойная порция — поругание всех истин.

— Как же вы ее уговорили? — спросил Пфефферкорн.

Толстяк усмехнулся:

— Сначала сказал, что негоже работать без улыбки. Потом напомнил, что паек для туристов — два кубика в день, и поскольку вы не завтракали, то имеете право на добавку. Далее поставил в пример наших славных партийных вождей, всегда готовых накормить голодных. И в заключение известил, что откажусь от своего пайка, дабы вы в полной мере ощутили тепло западнозлабского гостеприимства. — Из портфеля появилась бутылка, а затем две стопки, которые он наполнил, предварительно протерев полой пиджака. — Ваше здоровье.

Звали его Фётор. Если стычка с раздатчицей и свобода речей недостаточно свидетельствовали о том, что он занимает высокий партийный пост, это подтверждал его сотовый телефон. Мобильник беспрестанно звонил всю беседу, которая продолжилась и после закрытия столовой. Пфефферкорн пытался рассчитать свои силы, но из портфеля появлялись все новые бутылки.

— Будем здоровы. Ответьте, дружище, комната ваша гожа? «Метрополь» — лучшее, что имеет предложить наш скромный народ. Наверное, не американская мерка, однако, надеюсь, довольно уютный.

— Я не американец, — сказал Пфефферкорн.

— Аха, вы же говорили. Прошу прощенья, виноват. — Фётор коротко ответил на звонок. — Мои извинения. Будем здоровы.

— Как вы узнали, что я не завтракал? — спросил Пфефферкорн.