Джесси Келлерман - Чтиво

— Что с тобой может случиться?

— Да что угодно.

— Например.

— Что угодно. Несчастный случай. Инфаркт.

— Тебе двадцать восемь.

— Не вечно же будет двадцать восемь. Договор обоюдный: если что, я сделаю то же самое для тебя.

— С чего ты взял, что я вообще женюсь?

— Обещай.

— Конечно, ладно.

— Нет, скажи, что обещаешь.

Удивленный необычной горячностью друга, Пфефферкорн поднял правую руку:

— Я, Янкель Пфефферкорн, торжественно клянусь: если вдруг ты отбросишь копыта, я позабочусь о твоей жене. Доволен?

— Очень.

Понимал ли он, на что соглашается? А если б знал, чем все обернется, согласился бы? Наверное, да. Ведь здесь он не ради Билла.

Где же вентилятор?

— Алло, это опять Артур Пффф Ковальчик из сорок четвертого. Где мой вентилятор?

— Да, мсье.

— Скоро принесут?

— Сию секунду, мсье.

Безудержно гремели трубы. Портрет Жулка градусов на тридцать скособочился вправо. Пфефферкорн его снял и прислонил к стене, чтобы, не дай бог, ночью не свалился на кровать.

Энергосистема нищей страны регулярно сбоила, отчего улицы тонули во мгле. Пфефферкорн, всю жизнь обитавший в больших городах, уже отвык от яркости звездного неба. Зрелище завораживало: разъехался занавес облаков, и в головокружительной бездне небесной сцены начался упоительный спектакль падающих звезд.

— Подъем, граждане Злабии!

Оглушительный голос заполнил комнату. Пфефферкорн рванулся с кровати и, запутавшись в простыне, врезался лбом в стену. Перед глазами заплясали огненные зигзаги, и он повалился навзничь, треснувшись головой об угол тумбочки.

— Вперед к трудовым свершениям во славу нашей страны!

Пфефферкорн запрокинул гудевшую болью голову и сквозь радужный туман разглядел нечеткое перевернутое изображение девицы в пилотке, блажившей на злабском.

— Сегодня девятое августа, вторник, благоприятный день для развития принципов коллективизма. Погода радует ласковым теплом и чрезвычайно комфортной температурой в двадцать два градуса.

Неужели он оставил телик включенным? Пфефферкорн съехал с кровати и попытался вырубить телевизор, но говорящая голова не исчезла. Кнопка отключения звука тоже бездействовала.

— Благодаря мудрой заботе любимых вождей нашей Партии цены на корнеплоды остаются вполне доступными для всех слоев населения…

Голос девицы, перечислявшей иные доступные товары, несся с экрана, гудел за стенами, под полом и над потолком. Пфефферкорн поднял оконную раму. Громкоговорители венчали крыши всех домов. Улицы замерли: все живое, от старух с плетеными овощными корзинами на плечах до мальчишек-козопасов, внимало репродукторам. Часы показывали пять утра.

— Отправляясь в распределитель, не забудьте товарные карточки.

Экранная девица раскрыла книжицу. На улицах народ последовал ее примеру.

— Сегодня читаем четвертую строфу пятнадцатой песни.

Девица декламировала строки из «Василия Набочки». Народ вполголоса вторил, отчего улицы рокотали, точно предштормовое море. Чтение закончилось, книжки спрятали.

— Возрадуйтесь нашему великому наследию, граждане Злабии!

Все запели национальный гимн.

Потом раздались короткие аплодисменты. Улицы ожили. На экране девицу в пилотке сменила заставка с государственным флагом Западной Злабии, фоном звучала гармонь. Пфефферкорн мешкал выключить телевизор — казалось, из экрана вылезет рука и шлепнет по пальцам. Звенело в ушах, с похмелья раскалывалась ушибленная голова. Сказывался недосып. Около часу ночи он оставил надежду получить исправный вентилятор. Жара и трубы дали забыться лишь перед рассветом. День начался скверно. Нужны ясные мозги. Свежая голова. Весь взмокший, Пфефферкорн отерся простыней, оделся и сошел вниз, надеясь раздобыть кофе.

За стойкой дежурил новый портье.

— Доброе утро, мсье.

— Да-да, доброе. Я Артур. Ковальчик. Из сорок четвертого.

— Да, мсье.

— Вчера я просил вентилятор.

— В номере есть вентилятор, мсье.

— Он сломан.

— Я весь опечален, мсье.

Пфефферкорн ждал. Портье глупо ухмылялся. Пфефферкорн достал десять ружей. Портье принял деньги тем же отработанным способом, что и его предшественник. Поклонился.

— Мсье возрадуется приобщению к утреннему буфету, — елейно сказал он.

Пфефферкорн прошел в столовую. Ему так не терпелось выпить кофе, что он не заметил Фётора, который подкрался сзади и шутливо ткнул его в бок.

— Приветствую, дружище! Как почивали? А? Как вам наш утренний молебен? Весьма вдохновляет, правда? Между нами, двадцать два градуса — полная хрень. Уже сейчас на термометре почти тридцать, а еще только полшестого. Двадцать ружей сообщили, что днем будет сорок.

Вместе встали в очередь. Выбор состоял из вчерашних лепешек и жидкой кашицы, которые подавала несгибаемая Елена. Кофе не было, только прокисший бурый чай. Уселись за тот же угловой столик.

— Вы не взяли подливку. — Фётор кивнул на тарелку Пфефферкорна. — В ней-то весь смак.

— Сорок градусов… По Фаренгейту за сто, — сказал Пфефферкорн, припомнив давние уроки физики.

— Кажется, сто пять.

Пфефферкорн застонал и оттолкнул тарелку с дымящейся кашицей.

— Напрасно, дружище, пальчики оближешь!

— Что это?

— Называется бишюйнюя хашх. Вроде вашей овсянки.

— Пахнет иначе.

— Готовится из корнеплодов и козьего молока.

— Козлянка.

Фётор засмеялся и хлопнул Пфефферкорна по спине:

— Удачная шутка, дружище! Ваше здоровье.

— Спасибо, я выпью чаю.

— Понимаю. Но, как говорят наши наипрозорливые вожди, зачем добру пропадать? — Фётор подмигнул и чокнулся со стаканом Пфефферкорна. — Будем здоровы. Сама судьба нас опять свела, верно?

Пфефферкорн не нашелся с ответом.

— Я взял на себя смелость от вашего имени кое-куда позвонить.

Пфефферкорн смешался.

— Так можно?

— Доверьтесь мне, дружище. Как говорится, сам себя не пострижешь.

Пфефферкорн узнал афоризм: в одной сцене «Василия Набочки» царевич пытается самостоятельно постричься. Мораль истории: иногда лучше попросить о помощи. Вмешательство Фётора некстати, но ничего не поделаешь, надо подыгрывать. Всякий чужеземный делец обрадовался бы возникшим связям. Отказ в мгновение ока сорвет прикрытие. Тем более что Фётор в буквальном смысле прибрал его к рукам — встав из-за стола, обнял за талию:

— Держитесь меня, дружище, и получите столько дерьма, что будет некуда девать.

Первым навестили Министерство по связям со средствами информации. Очередь на прием смолчала, когда ее игнорировали. Фётор без стука вошел в кабинет младшего помощника замсекретаря и с места в карьер заговорил о важности удобрений для дела народной революции. «Вот заморский товарищ, — вещал он, подняв руку Пфефферкорна, — который весьма поспособствует развитию принципов коллективизма, продемонстрировав всему миру врожденное превосходство злабских коз, чей навоз, согласно исследованиям, гораздо богаче азотом, нежели отходы любой другой козы в Северном полушарии». В подкрепление своих слов он размахивал статьей, вырванной из спортивного раздела утренней газеты. Младший помощник замсекретаря кивал, хмыкал и, согласившись, что проект и впрямь стоящий, обещал подать докладную записку начальству. Выпив за взаимовыгодное сотрудничество, Фётор и Пфефферкорн отбыли.