Юрий Барышев - Мадам Гали -2. Операция «Посейдон»

— Ксения Григорьевна, зайдите, пожалуйста. — У адмирала была самая толковая секретарша в министерстве. Уже два года он никак не решался отпустить ее на пенсию. — Давайте подготовим письмо на имя Андропова.

Пальцы Ксении Григорьевны перестали стучать по клавишам пишущей машинки почти в тот же момент, когда адмирал произнес последнее слово.

— Я к Главному, — адмирал положил в папку сообщение из КГБ и проект ответа министра, — а вы пока свободны. Спасибо, Ксения Григорьевна.

Визит адмирала к министру был недолгим. Быстро пробежав глазами сообщение с Лубянки, Министр обороны СССР поставил под ответом короткий росчерк подписи:

Сов. секретно

Экз. ед.

В Комитет Государственной Безопасности СССР

О системе «Посейдон». Министерство обороны СССР крайне заинтересовано в получении документации по системе «Посейдон». Мы готовы оказать любое содействие, исходя из наших возможностей.

Министр обороны СССР

Маршал Советского Союза

/Гречко А.А./

21 июля 1976 года.

Год спустя после симпозиума, в июле 1977, Самуил Моисеевич снова засобирался в командировку. Впрочем, на этот раз ему предстояло не столь далекое и престижное путешествие. Путь его лежал не на запад, а в совершенно противоположный край — на Дальний Восток. Чуть ли не четверть своей жизни Бронштейн проводил на исследовательских судах, и потому его двухнедельное исчезновение не вызывало особой тревоги у домочадцев. На работе ему выдали командировочные и суточные, а привыкшая к частым, но коротким разлукам жена собрала чемоданчик.

— Сема, смотри, не простудись, — повторяла Римма Ильинична привычное напутствие, провожая мужа до станции метро. — И не обращай внимания, что жарко. Климат там морской, сырой, ветреный, хуже, чем в Ленинграде. Никогда не забывай брать плащ и поддевать теплое белье. И вообще, завязывал бы ты с этим. Защитил бы докторскую и досиживал бы спокойно в лаборатории. У тебя артрит прогрессирует — с этими командировками ты к шестидесяти уже превратишься в развалину.

— Римма, я так и поступлю. Защита уже скоро, — Самуил Моисеевич был мудрым мужем: он соглашался со всем и поступал по-своему.

На Войковской Самуил Моисеевич нежно обнял жену и поцеловал в губы. «Прости, что обманываю тебя, а ты мне веришь, — подумал он. — Но так будет лучше, иначе ты загонишь свое больное сердце».

— Ну, ни пуха, ни пера, милый. Позвони мне, когда доберешься до места.

— К черту, Римма, к черту. Обязательно, только не волнуйся.

Постояв несколько минут у входа в метро, Римма Ильинична промокнула глаза платочком и поспешила домой выгуливать собаку. Бронштейн прожил с Риммой более четверти века.

Самуил Моисеевич сел в полупустой вагон, на Белорусской пересел на кольцевую, однако, там его маршрут неожиданно изменился. Вместо того, чтобы отправится на Павелецкую, откуда легче всего поймать такси до аэропорта Домодедово, он вышел на Краснопресненской. Вынырнув на свет божий, Бронштейн остановился около палатки «Мороженое» и посмотрел на часы: неисправимый педантизм привел его на пять минут раньше назначенного времени.

Минуты через три к нему подошел уже знакомый нам Эдуард Круглов.

— Точность — вежливость королей.

— Номер квартиры помните? Через 10 минут я вас жду. Дверь будет открыта. Не звоните.

И не оборачиваясь, Круглов пошел к дому.

Бронштейн вошел в подъезд пятиэтажного кирпичного дома напротив знаменитой сталинской «высотки» и поднялся на третий этаж. Эдуард Николаевич открыл дверь, впустил Самуила в просторную прихожую и провел в гостиную. «Вот, осваивайтесь. Здесь вы найдете все необходимое. Ну, мне пора, спокойной ночи. Ключи от квартиры лежат на тумбочке, у входной двери. В случае чего, звоните в любое время суток», — Круглов заспешил домой. Рабочий день сегодня растянулся на целых 15 часов. Хотелось есть и спать. Дубовые настенные часы пробили половину двенадцатого ночи.

Соседи квартиры № 74 уже давно привыкли к частым появлениям гостей, порой даже в отсутствие хозяев. Привыкли, что обитатели семьдесят четвертой подолгу живут на даче, охотно предоставляя многочисленным родственникам и друзьям свою жилплощадь в полное распоряжение. Больше ничего об этой квартире соседи не знали. Даже все ведающие московские старушки, которые по умению считывать информацию легко «сделают» Штирлица в придачу с Джеймсом Бондом, на этот раз не могли похвастаться осведомленностью. Впрочем, ни хозяева этого дома, ни их многочисленные гости не доставляли соседям неприятностей, не шумели, не мусорили, и потому дружная община жильцов относилась к ним с благожелательно-безразличным нейтралитетом. Что ж, с их стороны это было очень разумно, ведь никаких «хозяев на даче» не существовало: истинным хозяином квартиры № 74 была Лубянка. Это была одна из «кукушек» — конспиративных квартир КГБ. Три комнаты, кухня, ванная и даже туалет были оборудованы техникой негласного контроля: ничто из происходящего не должно было укрыться от электронных ушей и глаз Лубянки.

Самуил Бронштейн задернул тяжелые плюшевые портьеры на высоких окнах. Он любил уединение и полумрак. Три из четырех окон выходили на оживленную улицу, но добротные, толстые стены гасили уличный шум. В просторной комнате было достаточно места для солидного орехового гарнитура. В больших кожаных креслах можно было утонуть: это были старые кресла, не чета модным маломеркам из ДСП. Пол устилали мягкие ковры с длинным ворсом, по которым можно было ступать неслышно, как лиса по лесному мху… Под высоким потолком красовалась огромная хрустальная люстра. Самуилу Моисеевичу было не по себе: «Слишком велики для меня одного эти апартаменты!». Он зябко поежился, отправившись на детальное и обстоятельное исследование своего временного пристанища. Каждый шаг гулко отдавался в широком коридоре, и Бронштейну казалось, что в квартире находится кто-то еще.

Широкий коридор вел в кабинет, три стены которого были заняты высокими, до потолка, стеллажами. Но библиотека была подобрана так, чтобы даже самый проницательный гость не смог бы определить профессию и интересы хозяина этого жилища. В основном это были избранные творения классиков: от Толстого и Достоевского до Бальзака и Хемингуэя. Немного научно-популярной литературы на самые разные темы и вездесущие классики научного коммунизма — короче, все, чем может интересоваться образованный советский человек, будь он хоть математиком, хоть поэтом, хоть военным.

Академических трудов по океанологии в квартире не было, а все остальное мало интересовало Самуила Моисеевича. Его познания в художественной литературе были достаточными для того, чтобы поддержать разговор в компании старых добрых друзей, перед которыми не нужно было выпендриваться и распускать павлиний хвост.