Роман Ким - Тайна ультиматума. Повести и рассказы

— Да. А тайну сводки погоды?

Уайт засмеялся.

— Думаю, ему объяснили все. Исчерпывающе. Но он сказал мне, что эту тайну выяснить не удалось — все посвященные в нее убиты. Сообщив это, он передал тебе привет и тихо-тихо смылся.

— Значит, ничего не сказал тебе?

— Ничего. И я промолчал. Ведь мы с экс-полковником Мураи твердо условились никому не говорить о наших разговорах. Поэтому я и не сказал контр-адмиралу, что мне известно все о том, как наши начальники тогда сами себя одурачили.

После паузы Марико сказала:

— Надо было все-таки сказать ему, не называя Мураи, что мы все знаем. Он был так любезен, специально привез мне орхидеи, это такая редкость… а ты скрыл от него…

— Рано или поздно он все узнает. Мы с ним еще непременно сцепимся. Его и таких, как он надо бить и разоблачать без всякой пощады! В тот раз они довели Америку до Пёрл-Харбора, а сейчас, если не помешать им, могут привести нас к еще большей катастрофе.

— Правильно, Ник! Ты у меня самый умный, самый красивый и самый сильный человек на свете.

— И самый голодный.

— Скоро приеду. Куда поставил орхидеи?

— Выбросил. Они пахли недобрыми замыслами.

После маленькой паузы Марико сказала:

— И хорошо сделал. Я нарву полевых цветов и привезу.

Я помню Романа Кима с начала тридцатых годов. Ким всю жизнь оставался равным самому себе. Его душевную суть составляли энергия, смелость, изящество, точность, сила. Несмотря на все испытания, подчас жестокие, в которые ставила его жизнь, ничто в нем не претерпело изменений, не исказилось. Рука его в шестьдесят лет была так же тверда и сильна, как и в двадцать. Рука друга. На нее можно было опереться, как на скалу. Талант его оставался свежим и сильным. Произведения его не стареют.

Их обычно относят к жанру приключенческих. Здесь сказывается инерция критического мышления, привычка к рубрикам. А ведь читая повести Кима, нетрудно заметить, что все эти тайны и погони, криптограммы и шпионы не самое главное в книгах этого писателя. Может быть, если бы не было в них кое-чего другого, более значительного, именно эти качества держали бы читателя в своей власти. Но и есть в них магнит посильнее: мысли, характеры, судьбы.

Писатели и сами не всегда понимают, в чем истинное содержание их силы. Бальзак вполне серьезно утверждал, что тема его поразительного романа нравов «Блеск и нищета куртизанок» — борьба между сыщиком и преступником. Кто назовет «Холодный дом» Диккенса или «Преступление и наказание» Достоевского детективами, как ни силен в них элемент уголовного романа.

Я отнюдь не озабочен тем, на какую жанровую полочку положить произведения Романа Кима. В конце концов отсутствие соответствующей полочки скорее хороший признак. Короче: большинство произведений Кима — и «Тетрадь, найденная в Сунчоне», и «Девушка из Хиросимы», и «По прочтении сжечь», и «Агент особого назначения» и другие — все это вещи скорее политического, чем приключенческого, жанра. Отражение мировых событий на судьбах рядовых людей — вот истинный пафос «детективов» Кима, гораздо более волнующий, чем интриги разведчиков и контринтриги контрразведчиков, кстати сказать, изложенные пером умелым и увлекательным и которым личный опыт и специальная эрудиция автора сообщают неопровержимую достоверность.

К этому надо добавить, что острые сюжеты в книгах Романа Кима не выдумка беллетриста. Это история. Это подлинный исторический материал о событиях малоизвестных широкому читателю. Иногда этого материала так много, что возникает желание несколько проредить его. Но изящество формы и свойственный Киму тонкий юмор помогают его произведениям сохранять баланс. В ряде характеристик сказывается присущий Киму талант памфлетиста.

При этом как бы ни фантастичен был сюжет, с большой тщательностью изображена бытовая обстановка. Действие ряда произведений Кима происходит в экзотических краях. Образ жизни, нравы, бытовые подробности выписаны с бальзаковской кропотливостью. Познавательное значение этого несомненно. Нередко эти подробности существования доведены до уровня метких психологических характеристик. Вот пример из повести «По прочтении сжечь».

Японские послы вернулись к себе от государственного секретаря США, которому они передали ноту с объявлением войны. Они взволнованы.

«Номура налил чаю себе и Курусу. Оба стали пить с громким прихлебыванием, послав к черту западный этикет».

Какой точный и емкий образ! Юмористическая деталь работает как трагическая.

Подобно тому как произведения Романа Кима далеко выходят за пределы детективного жанра, так и сам он не умещался весь в пределах литературной работы. Он принадлежал к тому замечательному поколению, которым я восхищаюсь. Он был характерным представителем этих железных большевиков, этих коммунистов в самом высоком, самом подлинном, самом благородном и чистом смысле этого слова.

Поводом для нашего спора с Романом Николаевичем стало предисловие к одной из его книг. В нем в нескольких строках и довольно примитивно был пересказан сюжет книги — предисловие выглядело явно неудачным. Прочитав его, я сказал Киму, что вообще не люблю предисловий — и таких, как это, и таких, где долго растолковывают смысл книги, выражая этим полное недоверие читателю.

Роман Николаевич согласился, что предисловие написано неудачно, но возразил:

— В наших книжных магазинах всегда очень много книг. Рядовой читатель часто теряется перед этой книжной россыпью. Ему могла бы помочь в выборе книжки литературная критика, но она упорно водит хоровод вокруг десятка-другого имен. Читателю могла бы помочь повседневная реклама книги, но ее у нас почти нет. Могли бы помочь продавцы в книжных магазинах, но не все они любят это делать…И тогда читатель берет с прилавка книгу и открывает страницу с предисловием. Как бы оно ни было написано, оно все же скажет читателю что-то о книге, которая его заинтересовала.

Нельзя было не согласиться с Романом Николаевичем. И все же то, что я здесь пишу, не предисловие. И не послесловие. Это просто некоторые воспоминания об авторе этой книги, недавно ушедшем от нас Романе Николаевиче Киме.

Даже в том небольшом споре, о котором я рассказал, отчетливо видна главная черта Кима — его умение размышлять о любом факте, рассматривая его со всех сторон и не торопясь с выводами. За любой, даже малозначительной на первый взгляд деталью он умел глазом профессионала увидеть многое.

…В Центральном доме литераторов шло очередное обсуждение проблем приключенческого жанра. Одни говорили, что приключенческие книги нужно писать хорошо, как надлежит писать всякую прозу. Другие, не возражая первым, подолгу и туманно говорили о специфике этого жанра, и чем дольше они ораторствовали, тем яснее становилось, что эта специфика нужна им как какое-то защитное средство. Так, ни о чем не договорившись, мы разошлись.