Лев Самойлов - Таинственный пассажир

— Сергей Сергеевич! — неожиданно раздался голос Татьяны Павловны. — Но ведь если бы вместо Лидснея приехал кто-нибудь другой, не с такой подмоченной репутацией, ему было бы куда легче установить связь с «Малышом»?

— Мне кажется, — медленно ответил Дымов, — Лидсней должен был по замыслу своих хозяев выполнить здесь два задания. Первое — получить чертежи и расчеты Савельева. Второе — явиться в случае необходимости своеобразным громоотводом. Годвин отлично понимал, что положение Хепвуда здесь, в Черноморске, не может быть достаточно устойчивым, особенно с того момента, когда «матрос» должен будет развить бешеную активность, чтобы добраться до савельевских чертежей. Безусловно, координаты места, где спрятаны чертежи, «Малыш» получил еще до отъезда, в резиденции Годвина. Однако до чертежей надо было добраться, а для этого следовало усыпить нашу бдительность. Вам понятно, что о нашем существовании Годвин не забывает. И вот разведка решила дать возможность Хепвуду-«Малышу» сделать еще одно разоблачение — разоблачение Лидснея.

Сделав такой шахматный ход конем, Хепвуд должен был, по мнению режиссеров инсценировки, выиграть качество, предстать перед нами в образе подлинно честного и искреннего человека. Еще бы — ведь он сообщил сущую правду о Лидснее!.. Ни слова лжи!..

— В шахматных задачах я тоже немного разбираюсь, — сказал Рославлев. — Для шахматиста выиграть качество — очень важно... Но во всем этом плане «гостей» из-за океана чувствуются слабые места.

— Что вы имеете в виду?

— Ну, хотя бы связь. Нацеливая нас на Лидснея, Хепвуд невольно затруднял для себя связь с ним.

— Это верно. Тут уж Хепвуду приходилось проявлять инициативу, возможно, отступать от первоначального плана, а иногда действовать нахально, в лоб. Мне думается, что им обоим был заранее дан определенный пароль. Возможно, что этим паролем служили фразы, которые дважды слышала Татьяна Павловна, один раз на пляже, другой раз в павильоне «Прохлада»: «Хелло!.. Вы не из Фриско?» — «Нет, не из Фриско, но я там бывал. А что?..»

— Значит, вы считаете, что разговор Хепвуда с Лидснеем в «Прохладе» был вынужденным?

— Да... У Хепвуда иного выхода не было. Приближалось время отъезда Лидснея, предыдущие попытки встретиться не удались. Поэтому Хепвуд и решился договориться в павильоне «Прохлада». Разговор внешне был совершенно невинный.

— А мне, — улыбаясь сказала Ремизова, — пришлось из-за них выпить несколько лишних стаканов сока. Это — нелегко.

— Ничего, Татьяна Павловна, — успокоил Рославлев, — наш черноморский сок полезен для здоровья. Так что ж, Сергей Сергеевич, теперь все ясно!

Сергей Сергеевич кивнул.

— Однако в этой замысловатой схеме Годвина были два весьма существенных изъяна. Заокеанские философы от разведки не могли учесть их. Пороху не хватило. Получилось, что Годвин и его присные сами себя высекли, как гоголевская унтер-офицерская вдова. Ведь Хепвуд считал себя в полной безопасности. У него не возникло никаких опасений. Однако натренированным взглядом и нюхом матерый шпион учуял меня и Татьяну Павловну. Встречи на пляже, у гостиницы «Черноморская», в павильоне «Прохлада» насторожили его и даже убедили, что наблюдение ведется... Но за кем? У Хепвуда даже мысли не было о том, что интересуются его персоной. Он считал, что подобная честь выпала на долю Лидснея, и только Лидснея. Такая ситуация весьма облегчала нашу задачу... Однако и это, друзья мои, не главный и не основной просчет врага. Мичман Бадьин, старшина Ключарев, даже десятилетний Андрейка, простые советские люди, не учтенные шпионами из Си-Ай-Эй, оказали нам большую, неоценимую помощь.

— Бедный мальчуган, — сказала Татьяна Павловна. — Он так оплакивает своего «Шалуна».

— Может быть, мне удастся его немного утешить, — отозвался Рославлев. — Я дал распоряжение — из питомника ему принесут отличного щенка. Пусть растит караульную собаку!

Сергей Сергеевич закурил папиросу, откинулся на спинку кресла-качалки и, пуская в потолок кольца дыма, продолжал медленно говорить, словно восстанавливал в памяти все этапы схватки с врагом.

— Вы помните наш последний разговор по телефону? Тогда я еще был Сергиевским...

— Отлично помню! — ответил Рославлев. — Сразу же после этого разговора я пригласил мичмана Бадьина. Мне не пришлось ему многое объяснять, он понял меня с полуслова. Наши военные моряки — замечательный народ. В ответ на какой-то мой вопрос Бадьин ответил так, как мог ответить только настоящий советский человек и воин. «Я, — сказал он, — действую по уставу и по совести!..»

— Молодец мичман!

— Толковый товарищ. Уже на следующий день он организовал у себя дома превосходный обед, во время которого вместе с Ключаревым проэкзаменовал Хепвуда по морскому делу.

— И Хепвуд экзамена не выдержал, — с удовлетворением констатировала Татьяна Павловна. — Провалился!

— Провалился! — подтвердил Рославлев. — Слабовато, оказывается, знал рулевое дело.

— Вместе с Хепвудом на этом провалился и сэр Годвин, хотя он и носит чин вице-адмирала, — закончил его мысль Дымов. — Господин адмирал не учел, что его агенту, возможно, придется поближе столкнуться с нашими моряками.

— А экзаминаторы попались строгие, — улыбнулась Ремизова.

— Строгие! — Рославлев от удовольствия даже зажмурил глаза. — Особенно придирчивым оказался главстаршина Ключарев. Ведь он абсолютно ничего не знал, Хепвуда увидел впервые, но в разговоре с ним почуял что-то неладное и прямо посоветовал Бадьину доложить об этом. Как видите, бдительность можно проявить в любом деле.

— Сразу видно, что советской выучки моряки, — сказал Дымов. — Надо попросить командование отметить их. Этот экзамен оказался весьма кстати. Он явился, гак сказать, важнейшим дополнительным штрихом в обрисовке и характеристике Хепвуда. После этого своеобразного экзамена все последние сомнения рассеялись. Стало окончательно ясно, что Хепвуд — липовый матрос и мы находимся на верном пути.

— Хепвуд не может сетовать на отсутствие внимания к нему, — пошутила Ремизова. — Его личность мы изучили всесторонне.

— И правильно сделали, — ответил Дымов. — Семь раз отмерь — один раз отрежь. Золотое правило! Особенно необходимо оно в нашем деле.

Наступило молчание. Никто и не заметил, как пришла ночь — мягкая, тихая, ласковая. В окно было видно темное небо, густо усеянное звездами. Легкий ветерок едва шевелил прозрачную занавеску. Издалека глухо гудело море.

— Город уже спит, — задумчиво сказал Дымов, поднявшись и глядя в окно.

— Любимый город может спать спокойно! продекламировала Татьяна Павловна строчку из известной песни. И эти слова неожиданно, но естественно как бы подвели итог разговору чекистов.