Лев Квин - ...Начинают и проигрывают

— Да или нет? — Вадим дышал ей в лицо. — Да или нет?

— Да, — едва слышно произнесла девушка и разрыдалась.

Вадим с его торжествующей улыбкой в тот миг был мне ненавистен, как может быть ненавистен палач… Хоть бы он не улыбался, хоть бы не улыбался!

Объявили перерыв, и народ валом повалил в коридор курить.

Вадим и его преданная Аделаида, как свои здесь люди, задымили, не выходя из зала.

— Вадим Петрович, вы были великолепны! — Аделаида влюбленно смотрела ему в глаза.

— Арсеньев у меня вот где! — Вадим, возбужденно затягиваясь, крепко сжал кулак. — Я потребую максимума, и пусть они попробуют не дать.

— Дадут, наверняка дадут! — уверяла Аделаида.

Меня разрывали противоположные чувства. Я не мог не видеть, что Вадим работает действительно блестяще. С другой стороны, мне не понравились его лисьи финты, его высокомерие, пренебрежение личностью свидетелей. Вырвать из них любым способом нужное для обвинения и затем бросить, как выпотрошенный мешок, — Арсеньев прав!

Я посмотрел на адвоката. Ему только что принесли в кружке свежую воду, и он принялся ее жадно глотать. Да, его положение сегодня незавидное. Вадим бьет защиту по всем статьям.

И вдруг Евгений Ильич озорно подмигнул мне. Я удивленно уставился на него. В самом деле подмигнул или показалось? У него такие брови — не разберешь.

— Суд идет!…

И снова на свидетельском месте Зоя Сарычева. Только теперь допрашивает ее адвокат.

— Назовите, пожалуйста, день, когда к вам в первый раз приставал Олеша.

Зоя напряженно хмурила лоб.

— Попробуйте вспомнить. Это важно.

Почему важно? Чего он добивается?… Вадим тоже насторожился, оторвал глаза от бумаг.

— Вы тогда ушли поздно из школы. Может быть, день занятий вашего драматического кружка?

— Да, да!

— Так. Кружок собирается по каким дням?

— По средам и субботам.

— Вот видите, — поощряюще улыбнулся Арсеньев, — уже немного продвинулись. Теперь попробуем установить точно: среда или суббота.

— Я ушла одна, — вспоминала девушка, — раньше всех. Зачем же?… А! Взять у Марины Некрасовой учебник астрономии.

— Астрономия у вас когда?

— Раз в неделю — по четвергам. — У Зои посветлело лицо. — Вспомнила: среда!

Следующий свидетель был вызван Арсеньевым только для того, чтобы подтвердить показания Сарычевой насчет среды.

— Я протестую, товарищ председательствующий! — вскочил Вадим. — Защита просто тянет время.

Судья обратился к Евгению Ильичу:

— Что вы ответите на протест обвинения?

— Есть народная мудрость насчет того, где нужна поспешность. — Зал ответил веселым гулом на грубоватую шутку Арсеньева. — А если глубокоуважаемому прокурору так уж невтерпеж, то могу заверить, что допрос свидетеля займет не больше пяти минут.

— Задавайте вопросы, — разрешил судья.

Свидетель, соученик Зои Сарычевой, стеснительный, краснеющий юноша, подтвердил, что Олеша подходил к Зое ровно месяц назад, в среду, пятнадцатого числа.

— Вы твердо уверены? — спросил Арсеньев; далась ему эта среда!

— Да. Был день моего рождения, я хотел пригласить весь драмкружок, а кто-то сказал, что Зоя ушла вот только что. Мы бросились ее догонять, и она как раз нас позвала. Ну, мы и отшили того типа… Вот он здесь, в зале…

Рослый Степан Олеша пригнулся, прячась за спины впереди сидящих.

— Благодарю вас, все! — сказал Арсеньев. — Товарищи судьи, итак установлено, что первый раз Олеша подошел к Сарычевой пятнадцатого числа прошлого месяца… Я прошу внести в протокол, — повернулся он к секретарю суда, девушке в вязаном платке, строчившей без передышки на обороте каких-то топографических карт; с бумагой было туго даже в суде.

— Какое это имеет значение: пятнадцатого или семнадцатого! — бросил Вадим.

Очевидно, он, как и я, не мог разгадать смысла сложных маневров Арсеньева и нервничал.

— Очень большое. Я теперь в состоянии доказать, что тот случай с бобиной никак не являлся актом мести.

— Интересно! — Вадим, насмешливо улыбаясь, привалился к спинке стула. — Каким же образом, если не секрет?

— Бумажку в бобину Андрей сунул не после, а до первой встречи Олеши с Зоей Сарычевой.

Арсеньев шагнул к своему столу, взял из тощей кожаной папки с ободранными краями листок и зачитал:

— «Справка. Выдана настоящая диспетчерской службой химического комбината в том, что шофер Смагин А. с утра шестнадцатого по двадцатое число прошлого месяца не работал на машине по причине вызова на круглосуточные сборы в военкомате, а в ночь на двадцатое был с разрешения военкомата вызван со сборов и отправлен на своей машине в район Лебяжки, на лесозаготовки, где находился до двадцать восьмого числа, когда его сменил на месте посланный туда шофер Изосимов В.». И вторая справка. «Выдана настоящая…» Ну, это все я пропускаю… Вот: «Шофер Изосимов В. находился на лесозаготовках в районе Лебяжки по десятое число текущего месяца…» Отсюда следует…

Дальше я уже не слушал. Что отсюда следует, было и так ясно. Месячной давности история с бобиной могла произойти лишь до того, как Олеша стал приставать к Зое, и, вернее всего, была действительно мальчишечьей шалостью, а не местью. Уж если кто из них мстил, то скорее Олеша, обозлившись на Андрея за шутку и назойливо преследуя его девушку.

Разлетался вдребезги основной аргумент обвинения о мстительном характере подсудимого.

Но тогда и мотив преступления тоже…

Я нагнулся к прокурору:

— Надо просить на доследование.

Вадим стремительно повернул ко мне бледное, в красных пятнах лицо.

— С ума сошел! Признать поражение?

— Раз так случилось. Я беру всю вину на себя.

Он цепко схватил меня за плечо.

— Слушай, только не паникуй. Все будет тип-топ!

Я сбросил его руку.

— А я не хочу, чтобы был такой тип-топ, ясно?… Ну, как? Сам попросишь на доследование или мне просить.

Вадим понял, что спорить и уговаривать бесполезно. Он поднялся.

— Товарищи судьи! В связи с выявившимися в ходе судебного следствия некоторыми новыми обстоятельствами, усугубляющими вину подсудимого и требующими переквалификации преступления, обвинение просит вернуть дело на доследование…

Суд удалился на совещание.

Адвокат Арсеньев опять хлестал свою воду и загадочно подмигивал мне — он, конечно, сразу понял ход Вадима, пытавшегося поражение для чисто внешнего эффекта обернуть чуть ли не преддверием победы.

Вадим, злой-презлой, шипел, не глядя на меня:

— Тряпка! Слюнтяй! Тебе не в милицию, тебе в детский сад!

А я сидел позади него и безрадостно думал, что если дело вопреки неудаче все же оставят за мной, то следствие теперь придется начинать с самого начала, на голом месте.

Я больше не верил в виновность Андрея Смагина.