Лев Квин - ...Начинают и проигрывают

Я выложил версию, придуманную Глебом Максимовичем. Шайка расхитителей. Соучастие некоторых шоферов. Есть сигналы и о Васине. Надо проверить.

— Чепуха! Муть зеленая! — рубанула она сплеча, сверля меня недоверчиво прищуренными глазами. — Заслуженный человек, партизан… Дежурный! — гаркнула так, что я вздрогнул.

Прихромал дежурный — пожилой лейтенант из выздоравливающих.

— Старшую сестру Богатову после лечебных процедур — ко мне.

— Слушаюсь! — Лейтенант вышел.

Богатова… Вот и нашлась, миленькая! И искать не потребовалось, сама в руки приплыла.

— Товарищ полковник, только прошу вас…

— Бросьте! — перебила она. — Я служила в отрядах ЧОНа, когда вы еще в люльке пузыри пускали… Так, значит, Богатова — Васин в ее палате лежал. Что еще? — спросила она сама себя. — Еще его личное дело, если только уже не отослали. Нет, конечно, не отослали, пока у нас милейший Евстигнеев раскачается… Голоден? — круто повернулась на каблуке.

Я не успел ничего ответить.

— Голоден, голоден, на лице написано. Шагом марш на кухню — внизу, в подвале. Скажете там, я велела. А тем временем Евстигнеев найдет бумаги…

Когда я, подкрепившись наваристыми щами и настоящей мясной котлетой, снова поднялся к начальнице, личное дело Станислава Васина уже лежало на столе.

— Разбирайтесь сами! Я тоже не могу целый день голодной ходить, — бросила она сердито, как будто я ее здесь держал насильно.

И зашагала строевым по коридору: ать, два, ать, два!

Я стал листать бумаги. Все свеженькие, изготовленные здесь же, в госпитале. Кроме справки из партизанского отряда: «Направляется с кровотечением… Ранен в разведке у деревни Малые Броды…»

Анкета, заполненная и подписанная самим Станиславом Васиным, биография, почерк тоже его.

Родился в деревне Мигаи. С 1932 по 1935 год учился в железнодорожном училище — вот куда он ушел, поссорившись с отцом. Служба в Красной Армии, затем работа на железной дороге возле Балты… Находился ли на временно оккупированной врагом территории? Да, находился. Там же, возле Балты, был связан с партизанским отрядом, давал сведения о проходящих фашистских воинских эшелонах, дважды сам участвовал в подрыве железнодорожных путей. Заподозренный немцами, перевелся спешно с помощью друзей в Западную Белоруссию — это уже в нынешнем, 1943 году. Опять работа на железной дороге, опять связь с партизанами. И, наконец, осенью, в сентябре, после участия в освобождении из эшелона женщин и детей, угоняемых в Германию, уход в партизанский отряд… Легкое ранение, неожиданно, из-за сильного кровотечения, ставшее опасным для жизни. Эвакуация через линию фронта на самолете…

Биография — позавидуешь!

Вернулась полковница, опять затопала туда-сюда, расшатывая и без того ветхий пол. Что она, никогда не сидит? И ест тоже на марше?

— Скажите, товарищ полковник, Васин доставлен к вам самолетом?

— Чепуха! — энергичный взмах рукой. — Он даже не направлялся в мой госпиталь — на Восток, там есть специализированные.

— А как же сюда попал?

— Обычная история. Ухудшилось состояние в пути, возникло обильное кровотечение… Таких раненых дальше не везут, снимают с эшелона на ближайшей станции. Так и попал.

— Значит, если захотеть… — рассуждаю я вслух.

Она добавляет с насмешливым неодобрением, перечеркивая родившуюся мысль:

— И если еще иметь гемофилию…

Полковница хоть и накормила меня мясным обедом, явно не сочувствует моим изысканиям. Вот, говорит ее взгляд, нет чтобы ловить настоящих бандюг, привязались к бедному неизлечимо больному парню. А я не могу, не имею права разъяснить ей, что дело не в хищении трех килограммов муки или банки американской тушенки…

В дверь постучали.

— Можно?

Появилась стройная белокурая сестричка.

— Звали, Ксения Яковлевна? — спросила с милой улыбкой.

Как ей, бедной, влетело!

— Где вы служите, товарищ Богатова, в армии или штатской конторе? — загрохотала полковница.

— Извините, я...

— Извольте выйти, потом зайти снова и доложить по всей форме!

Белокурое видение исчезло и тут же возникло вновь.

— Младший лейтенант Богатова прибыла по вашему вызову, — бойко оттарабанила она; тут, видно, привыкли к нелегкому характеру начальницы.

— Вольно! С вами будут говорить. — Она ткнула пальцем в мою сторону. — Извольте ответить правдиво на все вопросы, которые интересуют вот этого человека.

Я сморщился, будто Арвидова порошка хватил по ошибке — его в палате пичкали хиной от малярии. У Богатовой со щечек стаял румянец и округлились глаза. А полковница, ничего не замечая и замечать не желая, вышла со слоновьим топотом.

Пришлось успокаивать испуганную Богатову — напустила же ее деликатная начальница хорошего тумана своими нелепыми словами про «этого человека»! Я представился, дал ей посмотреть документы, пошутил, чтобы сбить напряженность:

— Сразу видно, что вы никогда не имели дело с угрозыском…

— Скажете тоже!

Она улыбнулась, но голубые глаза по-прежнему смотрели сторожко, и когда я сказал, что меня интересует Станислав Васин, в них опять появилась тревога.

— Так и знала! — она прикусила губу.

— Что знали? — тотчас же ухватился я.

Как же — гемофилия все-таки!

— А… Нет, с этим все в порядке. Вот с отцом его плохо, — начал я с фланга заход к нужной теме. — Погиб в автомобильной катастрофе.

Она всплеснула руками.

— Что вы говорите! Значит, Стасик не зря беспокоился. Нет, все-таки правильно говорят: предчувствие!

— А он разве предчувствовал?

— Так беспокоился, так беспокоился, места себе не находил! Телеграмма должна была прийти от отца — вы знаете, наверное, они долгое время были в ссоре. И все нет и нет! Стал упрашивать меня после дежурства на почтамт сходить…

Скованность первых минут исчезла, и Богатова, жизнерадостная и общительная по натуре, стала живо рассказывать.

Она еле поспела к концу работы почты, уже даже окошечко закрыли. Но девушка еще не ушла, раскладывала письма, и она уговорила ее посмотреть. Телеграмма лежала на столе, среди только что поступивших писем.

— Ну, я, конечно, с ней обратно в госпиталь. Станислав так обрадовался. «А я уже думал — плохо дело»…

И через день уехал.

— Других телеграмм он не получал? Сюда не приносили?

— Нет.

— Вы уверены?

— Я бы обязательно знала…

В госпитале заведен такой порядок: всю почту доставляют в штаб. Во время мертвого часа за ней приходят старшие сестры отделений и раздают больным. А телеграммы, особенно адресованные раненым в тяжелом состоянии, сестры предварительно прочитывают сами. Телеграмма всегда таит в себе опасную неизвестность. Что там — радость или горе? Как отнесется к известию получатель? Не ухудшится ли его состояние?