Лев Квин - ...Начинают и проигрывают

— Но ведь Васин не лежачий, он ходил. Вполне мог сам зайти в штаб за телеграммой, — предположил я.

— Нет, нет, исключено! Ему бы просто не выдали — есть очень строгий приказ начальника госпиталя.

— Значит, не получал?

— Нет, — сказала она твердо.

— А из госпиталя он отлучался? Например, на танцы — уточнил я, вспомнив свою самоволку. — Или еще за чем-нибудь.

— Нет, он никуда не ходил. Ну, вот только раз перед самым отъездом после той телеграммы.

— А куда — не знаете?

— На барахолку, за подарком для матери. Чудак! — засмеялась Богатова. — Такие тут с нами советы разводил, всем надоел: что купить? И купил… старую швейную машинку, она даже не шьет. Зато дешево, говорит. А что испорчена, наплевать. Найду ребят, починят…

Я подробно записал показания Богатовой.

— У него что, неприятности? — спросила она, перечитав и поставив подпись.

— Нет. Просто уточняем некоторые обстоятельства.

— Тогда передайте ему привет… И Сергею Иванову, если встретите. Он там у вас на электростанции работает, инженером. И Бреннеру — этот, кажется, в драмтеатре… Хорошие парни!

— У вас, я гляжу, много знакомых в нашем городе.

— Это только те, которые недавно выписались. А так… Слипенчук, Шадрин, — стала перечислять она, вспоминая. — Пивоваров, Изосимов…

— Изосимов? Владимир? Тоже у вас лежал?

— Знаете? Шофер?

— Точно! На химкомбинате.

— Да, да. Значит, он! Когда туда устроился, письмо прислал. А теперь больше не пишет — все понемногу забывают. Увидите его, поругайте, ладно? Скажите, старшая сестра просила обязательно написать. Мы его здесь выходили, еще здоровее стал, чем был, а вот ведь — забывает.

— Есть — поругать!…

Расставались мы, довольные друг другом.

— А знаете, я теперь угрозыска нисколечко не боюсь, — рассмеялась Богатова, прощаясь. — Приезжайте еще!

— Не исключено, — весело ответил я ей в тон. — У нас столько общих знакомых…

Теперь разыскать почтальона, обслуживающего госпиталь. Мало что — порядок! Как говорит Седой-боевой, порядок для того и существует, чтобы его нарушать. Васин не мог не получить первой телеграммы. Просто не мог. Только нужно еще доказать.

В отделении связи, обслуживающем госпиталь, никого, кроме дежурной телеграфистки.

— Приходите завтра, почтальоны бывают только с утра.

Но я проявил фронтовую стойкость, и телеграфистка, меча недовольные взгляды, стала одеваться.

— Ваше счастье, что Марья Николаевна живет через дорогу. Только смотрите, ничего тут без меня не трогайте! — строго наказала она. — Застучит аппарат — пусть себе стучит. А придут телеграмму сдавать, скажите, что я сейчас.

Ушла и быстро вернулась, ведя с собой закутанную до самых глаз старую женщину.

— Из кровати вытащила… — Ой! — кинулась к телеграфному аппарату: там уже настучало, наверное, с десяток метров ленты.

— Больная я, простыла насквозь, — с укором, глухо проговорила почтальонша, не снимая платка. — Что вам, товарищ?

Я сказал. Был ли случай, совсем недавно, чтобы телеграмму, адресованную в госпиталь, получил сам ранбольной?

— Нет! — замотала она головой. — Только через штаб. У них там такая начальница!

— А все-таки, — настаивал я. — Фамилия — Васин.

— Нет! — порылась в ящике, достала пачку серых бумажек, перевязанную бечевкой. — Вот с первого числа расписки все за мои телеграммы — в этом ведь месяце было дело?… Видите, на всех одна роспись. Секретарша у них принимает, Вика… Васин, говорите? Сейчас и Васина найдем… Вот!

Подпись была совсем другой, нисколько не похожей на полудетскую с круглыми буковками руку секретарши — просто четыре палки, прочерченные наискосок пятой. И карандашом, не чернилами.

Почтальонша озадаченно уставилась на бумажку.

— Кто расписался? Не должно быть! — Но, взглянув на число, вспомнила. — А, мой выходной! Мотя ходила…

И только я успел с упавшим сердцем подумать, что теперь придется искать эту тетю Мотю, которая, конечно, живет у черта на куличках да к тому же еще отправилась в гости к своей двоюродной бабушке, на другой конец света, как почтальонша обратилась с упреком к телеграфистке:

— Я же тебе говорила, Мотя, — только в штаб! Хочешь, чтобы меня их полковница съела?

У меня ожила надежда. Может, вспомнит?

И телеграфистка Мотя действительно вспомнила — в тот день была всего только одна телеграмма на госпиталь, поступившая после обеда.

— Иду, а он уже меня у ворот караулит. Отдай да отдай. А сам в халатике, в тапочках на босу ногу. От отца, говорит. Я посмотрела, точно, от отца. Ну, отдала — зачем зря человека морозить! А что? Так уж и нельзя?

— Нет, ничего, ничего. Только вот напишите, пожалуйста, как все произошло.

Я вытащил свой блокнот. За последние дни он заметно отощал…

Значит, телеграмму Васин все-таки получил. Сам получил! А от Богатовой утаил, на почтамт ее сгонял вечером. Знал, что туда придет вторая телеграмма, знал!

Сама собой напрашивалась мысль: уж не ждал ли сын известия о гибели отца? Уж не об этом ли сообщалось ему самим фактом присылки второй телеграммы?

Но зачем? Зачем?

Или тут целая цепь совпадений?

Открывался необъятный простор для всевозможных головоломных догадок и комбинаций…

Еще оставалось время на поиски жены Седого-боевого. Улица, на которой она жила, находилась в самом центре. В квартиру меня не пустили, переговоры велись втемную.

— Анастасия Михайловна Григорьева здесь живет? — спросил я у пестрой двери с ободранными остатками клеенки.

— Кто спрашивает? — в свою очередь поинтересовалась дверь напуганным старушечьим голосом.

— Сослуживец ее мужа.

Начались пытливые расспросы: как его зовут, мужа, где он сейчас находится, и так далее. Экзамен был сдан успешно, и возникла надежда, что я все-таки буду впущен в квартиру. Но тут дверь вдруг сказала:

— А ее нет.

— То есть, как — нет?

— Там она и днюет, и ночует.

— Где там?

Я едва сдерживался, чтобы не поддать сапогом по глумливой двери.

— На работе.

— В поликлинике?

— Нет, теперь уже не в полуклинике — в госпитале. В лаболатории. Начальником.

В старушечьем голосе звучала гордость. Мать, наверное. Оставить ей сумку, передать привет — и на вокзал.

А что я скажу Седому-боевому? Нет, раз уж я здесь, в городе, надо ее повидать.

На полпути вспомнил: надо было хоть сынишку посмотреть — он же не с ней, на работе, а дома. Седой-боевой обязательно начнет выспрашивать. Не худенький ли? Не бледненький ли? Отец…

Предусмотрительно обошел ворота с плясавшим от холода часовым — уже не тот, что днем, другой; не объясняться ведь с ним в темноте, еще возьмет и не пустит. Проник на территорию госпиталя со стороны озера, там у них дымила не то баня, не то прачечная. И уже возле главного корпуса напоролся на начальницу.