Лев Квин - ...Начинают и проигрывают

И еще одна немаловажная находка: на верхнем крюке, который так неотступно привлекал к себе внимание Арвида, при повторном исследовании обнаружили микроскопические следы веревки, той самой, снятой с шеи покойника. Это могло означать, что убийца сначала пытался подвесить тело повыше, но потом, поскольку сил не хватило, вынужден был довольствоваться нижним гвоздем.

Отсюда следовал вывод: убийца действовал в одиночку, двое легко подняли бы одурманенную жертву; учитывая к тому же небольшой вес хилого, сухонького Клименко, убийцу надо искать среди людей слабого телосложения.

Почему-то сразу подумалось о гемофилии. Интересно, как она сказывается на физическом развитии человека?

Но тут же я отбросил эту мысль.

Ведь Станислав Васин в день убийства находился еще в госпитале…

Я и завидовал Арвиду, и радовался его успеху — хоть один из нас двоих не завалил задания. Никто не мог меня обвинить в нерасторопности или в какой-либо неточности. Наоборот, Глеб Максимович сказал, что всё сделано правильно. Но я никак не мог отделаться от чувства досады. Словно сам был виноват в том, что следы, по которым меня послали, никуда не привели.

Что же теперь? Прежде всего — пообедать. А потом до восьми посидеть в отделении над бумагами. Фрол Моисеевич и в самом деле запарился — надо помочь.

Не было бы работы, я бы ее все равно придумал. Потому что иначе пришлось бы идти к Седому-боевому. А на это у меня сейчас не хватало духу. Не сумею я утаить ничего. Он сразу почует неладное по моему лицу.

Потом, потом! Завтра, послезавтра, позднее. Пусть малодушие, пусть трусость — не могу…

Я уже был на улице, когда меня окликнули. Обернулся: мой «квартирант», старший лейтенант Кузьминых с листком в руке.

— Забыл сказать: вас утром спрашивали.

— Кто?

Я почему-то сразу подумал: старуха Барковская, пух-перо. И очень удивился, когда прочитал на листке: «Васина Матрена Назаровна».

— Именно меня?

— Именно вас. Очень взволнованная. Я предложил ей пойти к Фролу Моисеевичу, она сказала: «Нет, лучше еще зайду…».

Васина. К тому же очень взволнованная… Это меняло все планы. Я двинул на комбинат, включив наивысшую для моей ноги скорость.

По дороге, уже на территории комбината, мне встретился Изосимов. Пепельный какой-то, небритый, смотрит в мою сторону и не замечает.

— Зазнался, товарищ Изосимов!

— Ой! — встрепенулся. — Здравствуйте, товарищ лейтенант. Замечтался я.

— Знаю, о чем вы мечтаете! Голубоглазая, румяная, вся в светлых кудряшках.

Он усмехнулся:

— У моей глаза желтые, как у кошки. И когти тоже.

— Бросьте заговаривать зубы! — я погрозил ему пальцем. — Словом, вам из Энска привет.

Вот теперь проняло. На серые щеки полез румянец.

— Были там?

— Да, и медсестру Богатову тоже видел. Обижается на вас Богатова. Каждый день писем ждет — и все зря!

— Напишу, обязательно напишу. Знаете, поездки, поездки, без конца и края…

Мы разошлись, каждый в свою сторону. А шагов через двадцать, будто подчиняясь какому-то общему сигналу, обернулись одновременно. И хотя Изосимов тут же улыбнулся и даже фамильярно махнул рукой, я успел заметить тревогу в его взгляде.

Почему он встревожился? Из-за Богатовой? Или… Эх, не спросил я там, знались ли они со Станиславом Васиным, когда лежали в госпитале.

Хотя что я! Изосимов выписался и уехал задолго до того, как туда поступил Васин.

Мерещится всякая ерунда!

Я зашагал быстрее…

На первой же минуте Васина горько меня разочаровала.

— Искали меня, Матрена Назаровна?

— Новость у меня нехорошая, уж не знаю, сгодится вам или нет… Вот вы давеча про Тихона спрашивали, про Клименко, — так, ведь знаете, он удавился.

— И что? — я придвинулся ближе.

— Ну, повесился, понимаете?

Вот и все! А я несся, как мальчишка, не щадя больной ноги, в ожидании чего-то существенного, важного.

— Знаю, Матрена Назаровна, знаю, — у меня вырвался невольный вздох. — Еще в тот раз знал.

— Ну да? Что ж мне-то не сказали?

— Расстраивать не хотел.

— Оно бы к моему горю немного прибавило.

Старательно вытерла о передник правую руку, явно собираясь прощаться. Я спросил торопливо:

— Жизнь-то у вас налаживается? — Хотелось, раз уж я здесь, порасспросить ее о Станиславе.

— Да как сказать! — Забудусь — ничего. Вспомню опять худо.

— Все-таки с сыном легче, чем одной, верно?

— Ой, да когда я его вижу! Нагрузили парня по горло. Только к ночи заявляется.

Нет, ничего я так не узнаю!

— Подарок-то его хоть кстати в хозяйстве пришелся? — ввернул про швейную машинку, которую он купил в Энске — верно ли, что для матери вез?

Впервые тонкие сухие губы старухи раздвинулись в некое подобие улыбки.

— Подсунули ему радость на барахолке. Дите, ну форменное дите! Ни шить на ней, ни настроить — переломано все и заделано наглухо. Хоть признала Станислава по ней — и на том спасибо.

— Как? — не понял я.

— Ну, подошел поезд, народу высыпало, что гороху из дырявого мешка. И все солдаты, солдаты — как признать? А он в письме отписал: купил, мол, вам, маманя, машинку швейную. Ну, я по ней и высмотрела: на всех одна машинка только и была.

— А разве так не узнали бы?

— Откуда? Я ж его прежде ни разу не видела.

Не видела? Ни разу не видела?! Что ж это такое, как я прозевал!

— А когда замуж выходили?

— Да не захотел он тогда меня смотреть. Уж уговаривал его Коля: давай, поедем, посмотришь — я ведь не в самих Мигаях жила; да вроде вам уже рассказывала? А он: не хочу, не хочу, хоть она там самая что ни на есть ангел. Не хочу — и все! А когда Коля в дом меня привез, Станислава уже и след простыл. Конечно, жалел он потом, говорит, жалел так, что хоть плачь; в училище не сладко было. Но ведь упрямый, упрямый, как отец. Вся ихняя порода такая. И Коля, и Митя, брат его, который в Киргизии…

Брат меня не интересовал, семейный характер тоже. Только Станислав! Только Станислав!

— И фотокарточки его у вас не было? — перебил я.

— Есть одна, пожелтелая вся, что на ней разберешь? С классом он там, двенадцать годков всего, пацанчик совсем. Скуластенький, обстриженный. А сейчас вон ка кой вымахал…

Значит, фото нет — этот тоже не снимок.

Нить — и еще какая!

С трудом скрывая буйную радость под напускным равнодушием, попрощался с Васиной. Она ничего не должна заметить; от нее может узнать Станислав.

Потом стал бродить по улицам, выбирая самые тихие. Так, без всякой цели, только чтобы привести в порядок растрепавшиеся мысли.

Мотив убийства Николая Васина? Пожалуйста! Уж старый-то Васин сумел бы раскрыть подставку — вот вам и мотив.

Мотив убийства Тихона Клименко? Пожалуйста! Жил в соседях у Васина в Мигаях. Тоже знал Станислава в лицо.

Станислав — вот то, что они знали оба, Васин и Клименко, и за что, мешая чьим-то черным планам, хоть сами сном-духом не ведали, поплатились жизнью.