Борис Соколов - Абхазская повесть

— И это делали. Сам Платон носил.

— Почему же он живет?

Шелия пожал плечами.

— Передай Датико, пусть он уделит больше внимания этой женщине, она может быть нам полезна.

— Хорошо, — кивнул головой Шелия. — Что ты думаешь о Дзиапш-ипа, не проболтается он?

— А что он знает? — возразил Эмир-оглу. — Да и трус. Его хвост плотно увяз у меньшевиков. Сейчас он дрожит за свою семью. С ним тоже надо кончать. Когда его освободят, пусть поживет немного дома и успокоится, а через несколько дней пошли к нему Шелегия. Кстати, как его здоровье?

Шелия неопределенно пожал плечами.

— Но осторожно! — продолжал Эмир-оглу. Проверь у Платона. Если Дзиапш-ипа им наболтал, тогда ликвидируйте его сразу! — тоном приказания жестко произнес он.

— Слушай, Назим, — вполголоса спросил Шелия, — когда все это кончится? Временами мне становиться страшно. Мне кажется, что мы ходим по краю пропасти. Каждую минуту я жду встречи с чекистами и знаю, что это будет моя последняя встреча. — Он зябко повел плечами. — Неужели ты не чувствуешь опасности?

— Ты ее почувствовал только сейчас? Мы все эти годы ходим по краю. Да, по краю, — подчеркнул Эмир-оглу. — Но разве игра не стоит свеч? Когда мы захватим власть, я напомню тебе этот разговор, и мы посмеемся над твоей слабостью.

— Ты ничего не видишь и ничего не понимаешь! — махнув рукой, перебил его Шелия. — На моих глазах меняются люди, меняются обычаи. Помнишь, я зимой ходил к перевалу? В Ажарах я зашел к Измаилу. И не узнал его! Увидев меня, он перепугался, точно я прокаженный, замахал руками и потребовал, чтобы я скорее оставил его дом! Он, видишь ли, хочет вступить в ТОЗ [9] ТОЗ — товарищество по коллективной обработке земли, первичная форма колхозов. и боится, что односельчане не примут его за связь с бандитами. Он так и сказал. Выходит, что мы с тобой бандиты!

— Ничего! Мы ему это скоро припомним!

— Я ему так и сказал, чтобы он не забыл о своем прошлом убийцы и контрабандиста. А он ответил, что аллах и люди его простили.

— Что аллах? Простит ли Советская власть?

— Я ушел от него, — продолжал Шелия, — и всю дорогу думал, что если такие, как Измаил, отходят от нас, то мы скоро останемся одни.

— Пусть тебя это не пугает — одни отходят, другие приходят. Ты прав в одном: время работает на них, но теперь уже недолго ждать. Им не удастся подчинить себе наш народ!

— А ты считаешь себя грузином или абхазцем? — криво усмехнулся Шелия.

— Дурак! Мы мусульмане и боремся за чистоту нашей религии. Мы не хотим, чтобы эти собаки диктовали нам свои законы.

— Пусть их диктуют нам англичане, верно? — съязвил Шелия.

— Что ж, из многих зол выбирают меньшее. С ними мы скорее договоримся, да и платят они неплохо. Но мне не нравятся твои разговоры.

— Они мне самому не нравятся. Что ж поделаешь, когда такие мысли лезут в голову. Но ты не беспокойся, я не уйду к большевикам, мы с тобой пойдем до конца, — перехватив испуганный взгляд своего сообщника, торопливо добавил Шелия. — Да и не примут они таких, как я.

В дверь снова постучали. Увидев просунувшуюся голову Тины Георгиевны, Эмир-оглу замахал на нее рукой, и она снова скрылась.

— Давай заканчивать этот разговор. Запомни, что тебе необходимо проверить через Платона, как им удалось ликвидировать Минасяна, что говорил на допросе Дзиапш-ипа, и как ведет себя Коста. Интересно, что они у него взяли. Хотя… — он беспечно махнул рукой, — что он может им рассказать? Вот если бы Платону удалось влезть к ним в доверие, тогда бы мы действительно знали все. Ну, ничего! Потерпи немного, это лето будет последним, а там мы будем хозяевами! И самое главное — сюда не ходи!

В середине мая Дмитренко по поручению Чиверадзе выехал в селение Михайловка, лежавшее у слияния двух небольших горных рек, километрах в двенадцати от Сухума. Вечером на дороге, проходившей вдоль реки, он встретился с нужным человеком. Они сошли с дороги, и, пробравшись через густой орешник, сели на старый, поваленый бурей дуб.

Дмитренко хотел достать портсигар, хотел вынуть спички, но человек предупредил его. Шатающийся, неяркий огонек, прикрытый рукой от ветра и любопытных взглядов, осветил его морщинистый лоб и большую седоватую бороду. Резкие, прямые, как вырубленные, черты делали его лицо строгим и даже жестким. Зная, что собеседник не курит, Дмитренко прикурил и задул огонек.

— Что нового? — спросил он, затянувшись.

— Люди говорят, что Федор совсем плохой? — полувопросительно сказал человек и почему-то вздохнул.

— Раз говорят, значит правда, — неопределенно ответил Дмитренко. — Зачем вызвал меня?

Человек зацокал языком и, вытащив из-за пазухи бумажку, протянул ее Андрею Михайловичу.

— Передай Ивану Александровичу!

— А что случилось?

Прижавшись к Дмитренко вплотную, человек шепотом, точно боясь, что его услышат, спросил:

— Инжежера Жирухина знаешь? — И не ожидая ответа, добавил: — Плохой человек, смотреть за ним надо.

— Что, что такое? — насторожился Дмитренко.

Из торопливого, прерываемого вздохами и цоканьем рассказа он узнал, что приезжавший в Бешкардаш инженер Жирухин в конторе стройучастка повздорил с техником Лукой Сихарулидзе, тем самым Сихарулидзе, у которого шесть дочерей и ни одного сына. Лука был сухумской достопримечательностью, такой, как набережная, Ботанический сад или недавно созданный обезьяний питомник.

По словам рассказчика, дело было так. На строительстве задерживали выплату зарплаты и рабочие волновались. Пришедший в контору Сихарулидзе заявил об этом инженеру.

— Ну и хорошо, пьянствовать будут меньше! — цинично бросил Жирухин. Сихарулидзе вспылил, сказал, что у них семьи и дети, у него самого их шесть человек.

— Знаю, знаю, шесть девочек и ни одного мальчика, — засмеялся Жирухин. Увидев, что Сихарулидзе рассвирепел, он уже спокойнее сказал: — А тебе-то что, ведь тебе, кажется, платят вовремя. Или не хватает?

Лука ему ответил, что если не будут платить вовремя, люди уйдут со стройки. Тогда Жирухин засмеялся и, обняв его, спокойно сказал:

— И правильно сделают, если уйдут.

Видя, то Лука не успокаивается, он примирительно сказал:

— А ты-то что волнуешься за других? О себе лучше думай! — и, взяв под руку, отвел Сихарулидзе в сторону от начавших прислушиваться к их разговору рабочих. Бригадир монтажников Азиз Царба слышал, как Жирухин спросил Луку: «Хочешь хорошо заработать?» Вечером, в бараке, Азиз спросил у пришедшего из духана Сихарулидзе, о чем ему говорил инженер, но Лука насупился и не захотел с ним разговаривать.

— И это все? — разочарованным голосом протянул Андрей Михайлович.

— Почему все? В духане люди были, видели, как Жирухин пьянствовал с Лукой, а когда платил за стол, деньги давал ему, тебе это тоже мало? — возмущенно закончил рассказчик. — Понимаешь, покупают его!