Джон Пристли - Мгла над Гретли

— Отто! — испуганно вскрикнула Маргарет.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Не волнуйся, Маргарет. — С усилием он глянул на меня. — Это так. Но откуда вы знаете, что я ищу именно этого человека?

— Мало ли откуда, — пристально глядя на него, с расстановкой ответил я. — А откуда я узнал, например, что вы были членом нацистской партии?

— Мерзкий клеветник!

Это, разумеется, бросила Маргарет и прозвучало, как щёлканье бича. Я сердито прикрикнул на неё:

— Хватит! Я пришёл сюда узнать правду и говорю только правду… Мне слишком многое нужно выяснить сегодня, и если вы не хотите помочь, так хотя бы не мешайте мне и помолчите.

Отто дрожал как в лихорадке. Только сейчас я сообразил, что он, наверное, любит её, и это осложняло дело. Неожиданно мне стало жалко его, я почувствовал, что этот человек лишний на земле, не жилец на белом свете.

— Буду говорить с вами прямо, без выкрутасов, Бауэрнштерн, — спокойно сказал я, давая ему время прийти в себя. — Вам показалось, что вы встретились здесь с одним немцем, нацистом, которого знали раньше. Ему было всё известно о вас, и он решил донести, что вы бывший наци. Конечно, он не пошёл сам — этого он сделать не мог, а послал анонимный донос. Вот почему к вам переменилось отношение. Вы вышли из партии, но ведь вы состояли в ней несколько лет и скрыли это здесь, в эмиграции… К несчастью для вас, в Лондоне находятся два человека, которые помнят, что вы когда-то были нацистом.

То, что она была женщиной и любила Отто и сейчас видела его униженным и сломленным, и то, что это открытие оскверняло память о её муже и о Вене, заставило её, вместо того чтобы обратиться с упрёками к Отто, броситься на меня.

— О, как я вас ненавижу! И как я проклинаю себя за то, что позволила вам явиться сюда!

— Вы предпочитаете, чтобы наша встреча произошла в полиции? — спросил я. — Или вы думаете, что ваши оскорбления могут пойти ему на пользу? Если вам так неприятны мои слова, почему бы вам не покинуть нас?

— Потому что я не доверяю вам! — вскричала она.

— Пожалуйста, пожалуйста, Маргарет, — начал Отто, — но всем виноват один я. То, что я когда-то был в партии нацистов, — правда. Я был обманут в то время, как многие другие. И нас заставляли хранить всё в тайне. Я скрывал это от Альфреда, а затем от тебя. Но когда они вступили в Вену и когда я понял, кто они такие на самом деле и что собираются делать, я вышел из их партии. А это было не так-то просто. И с тех пор моей единственной мечтой было работать против них, помочь победе над ними и, если нужно, умереть ради этой победы. Пожалуйста, верь мне, Маргарет.

Он снял очки, чтобы вытереть глаза, и лицо его сразу стало беспомощно-детским, как у большинства близоруких. Это обезоружило Маргарет, и она улыбнулась ему нежной, прощающей улыбкой.

— Я тоже верю вам, — сказал я. — И если вы хотите помочь в борьбе с нацизмом, то вам сейчас представляется случай. Мне нужно сделать то, что хотели сделать вы. Прежде всего я должен знать имя человека со шрамом Кого напоминало вам мельком увиденное лицо? Кто он?

— Я не скажу вам этого, пока не буду знать, кто уполномочил вас задавать подобные вопросы, — с достоинством возразил Отто. — Кому, как не мне, знать, что даже здесь, в Англии, имеются агенты нацистов. Доктор Бауэрнштерн сказала, что не доверяет вам, почему же я должен доверять вам?

Я посмотрел на Маргарет, у которой был смущённый вид.

— Отлично, доктор Бауэрнштерн, можете любоваться на свою работу: сейчас он уже не доверяет мне. За последние несколько дней двое из тех, кто слишком много знал, были убиты фашистскими агентами. Что ж, будем ждать, пока убьют третьего, и будем кричать: “Хайль Гитлер!”, так, что ли?

Конечно, это было ребяческом выходкой. Я сам это понимал. Но я не мог утерпеть — слишком уж я был зол.

Она обратилась к Отто:

— Я же рассказывала тебе, Отто, что мистер Ниланд работал вчера вместе с инспектором Хэмпом и как будто всем распоряжался он, а не инспектор. Я думаю… что… — она остановилась.

Отто кивнул головой и посмотрел на меня:

— Лицо, которое я видел, напомнило мне нациста, капитана Феликса Роделя

— Благодарю, — деловым тоном сказал я. — Мне известно, как его найти. Сегодня вечером я собираюсь побеседовать с ним.

— Вы хотите, чтобы я пошёл с вами и изобличил его? — стремительно спросил он. — Куда нужно идти?

— В дом, где я ещё ни разу не бывал. Но мне известно, где он находится: приблизительно в миле от завода Белтон-Смита. Усадьба полковника Тарлингтона, она называется Оукенфильд-Мэнор. Ровно в девять часов мы встретимся там с вами у главного подъезда.

Он несколько обескураженным тоном повторил мои инструкции и спросил:

— У вас есть оружие?

— При себе нет, — вставая, ответил я. — Значит, в девять.

Я повернулся к Маргарет. У неё был не очень-то весёлый вид. Вряд ли я встречусь с ней ещё когда-нибудь. А у меня было что сказать ей, но не будешь же говорить такое в подобной ситуации.

— Спасибо за чай. Будьте здоровы!

Я поспешил прочь. Мне показалось, что она что-то сказала и последовала за мной в холл. Но я, не останавливаясь, сорвал с вешалки пальто и шляпу и выскочил в холодные мокрые сумерки. Наступало время затемнения.

На Раглан-стрит меня ждала записка, в которой инспектор сообщал мне о том, что Джо, поначалу запиравшийся, в конце концов не выдержал, сознался и попросил позвать пастора. Однако сознался он только в убийстве Шилы. Причастность свою к шпионажу отрицал и не выдал ровным счётом никого. С ним предстояло ещё немало повозиться. Инспектор переслал мне и записку Периго. В ней было написано, что Периго обедает сегодня в “Трефовой даме” и надеется встретиться там со мной.

Около половины восьмого я пошёл туда и встретился с Периго в баре. Бар был переполнен, но как будто чего-то не хватало. Растерянная девушка безуспешно пыталась заменить Джо за стойкой.

Но мне хотелось выпить. Я так и сказал Периго.

— А почему бы и нет? — ответил он со своей обычной ухмылкой. — Сегодня у вас был удачный день.

— Пока что он ещё не кончился, — напомнил я. — Сейчас-то и начинается главная работа. И, как мне кажется, единственный путь завершить успешно её — это брать на пушку. У нас недостаточно улик… Главное — не дать им времени понять это.

— В таком случае вам нужна трезвая и ясная голова, — возразил он.

— Не знаю, как насчёт ясной, но трезвая — да. И всё-таки мне хочется выпить…

Я мрачно рассматривал публику, густо облепившую стойку и состоявшую преимущественно из молодых военных и их подруг.

— Сегодня я чувствую себя старым, очерствевшим брюзгой. Всё меня раздражает: и проклятая война, и то, что я вижу в этой стране, и мои личные дела.

— Принесу-ка я ещё порцию покрепче, тогда и потолкуем, — ответил Периго, засеменил к стойке и очень скоро вернулся с двумя полными стаканами. Ему всегда удавалось получить всё раньше других. — Итак, — продолжил он весело, — я буду говорить с вами, как мудрый старый дядюшка. Войну мы выиграем, то есть, несомненно, победим державы оси, ибо, по-моему, союз Америки, России, Англии и Китая не может быть побеждён. Дальше нашей стране представляется выбор или же течение ближайших двух лет зажить полной жизнью и начать всё сначала, или же разложиться и умереть от всё тех же застарелых болезней. Первое возможно, если мы возьмём за шиворот пятьдесят тысяч почётных влиятельных джентльменов и твёрдо заставим их замолчать и прекратить свою деятельность. Что же касается вас, Ниланд, то вы не так молоды, чтобы делать умные глупости, и не так стары, чтобы успокоиться в глупой мудрости. Вам нужна перемена. И пожалуй, нужна женщина, которую вы будете любить и уважать… Теперь давайте захватим столик. Война войной, а ещё разок пообедать как следует не помешает, пока не прикрыли ещё это заведение…