Джек Хиггинс - Дождь над Гамбургом

Глаза его сверкали, голос звенел, он размахивал руками и, казалось, не замечал ничего вокруг. Это было похоже на религиозный экстаз.

— Идейный, — сочувственно произнес Шавасс. — Я-то думал, что такие давным-давно вышли из моды.

Хардт застыл с одной рукой в воздухе, потом посмотрел на собеседника и, залившись краской, расхохотался.

— Прошу прощения, иногда меня заносит. Но в людях полно гораздо худших недостатков, чем вера в свои идеалы.

— Расскажите, каким образом вы оказались в этой вашей организации, — попросил Шавасс.

— Мои предки — немецкие евреи. К счастью, отец оказался человеком прозорливым и предвидел будущее страны еще в тридцать третьем. Он перевез нас с матерью в Англию, где мы жили хорошо и обеспеченно. Я никогда не был чересчур религиозен, не думаю, что очень изменился к сегодняшнему дню. Просто в сорок седьмом я приобрел новый опыт, и жизнь моя перевернулась. Сначала я учился в Кембридже, потом нелегально отправился с такими же иммигрантами, как и я, в Палестину. Там я присоединился к Хагану и участвовал в Первой Арабской войне.

— Именно там вы и стали сионистом?

— Там я стал израильтянином, — поправил Хардт, — есть определенная разница в этих понятиях, не правда ли? Я видел, как молодежь умирает за веру. Видел школьниц, стреляющих из пулемета. До того времени жизнь для меня значила не очень много. После войны появились и цель, и смысл.

— Знаете, это может показаться странным, но я в каком-то смысле вам завидую, — сказал Шавасс со вздохом.

Хардт выглядел удивленным.

— Но послушайте, ведь вы же верите в то, что делаете? В вашу работу, страну, политические цели?

— Думаете? — Шавасс покачал головой. — Я не слишком в этом уверен. Такие, как я, работают на любую великую державу. Общего у меня больше с моим противником из СМЕРША, чем с нормальным гражданином моей страны. Если мне что-то приказывают — я иду и делаю. Не задавая вопросов. У подобных мне одно правило: работа — главное, все остальное — ерунда. — Он невесело рассмеялся. — Родись я несколькими годами раньше в Германии, я бы, наверное, работал в гестапо.

— Тогда зачем вы помогли Джоэлю бен Давиду в Каире? — удивился Хардт. — Это совершенно не вяжется с вашими принципами.

Шавасс пожал плечами и беззаботно ответил:

— А у меня тоже есть слабость: люблю людей и иногда поступаю ну просто по-идиотски. — И тут же посерьезнев, он добавил: — Кстати сказать, прежде чем на сцене появился Штайнер, я обыскал Мюллера. Во внутреннем кармане обнаружились письма от упомянутой вами Лилли Паль. Адрес: Гамбург, отель на Глюкштрассе.

— Странно, — сказал Хардт. — Мне казалось, он должен был появиться под чужой фамилией. Нашли еще что-нибудь интересное?

— Старое фото, — откликнулся Шавасс. — Сделанное еще во время войны. Мюллер на нем в летной форме «люфтваффе» обнимает какую-то девицу.

Хардт внимательно посмотрел на Пола.

— Вы уверены насчет летной формы?

— Абсолютно. А в чем дело?

— Может, это, конечно, и не имеет значения… Просто мне докладывали, что он, вроде как, воевал в армии. Наверное, моя информация неточна. — После секундного замешательства Хардт продолжил: — Думаю, отель на Глюкштрассе заслуживает нашего пристального внимания.

— Чересчур опасно, — усомнился Шавасс. — Не забывайте, что и Штайнеру известно об этом месте. Он наверняка перевернет там все вверх дном.

— Но не сразу. Если я отправляюсь туда тотчас, как прибудем в Гамбург, то смогу надолго опередить полицию. Ведь для Штайнера в этом визите как бы нет особой, срочной необходимости.

— Возможно, там удастся что-нибудь отыскать, — согласился Шавасс.

— Значит, осталось выяснить только одну вещь, — проговорил Хардт. — А именно: вы-то что собираетесь делать?

— Я вам скажу, что бы я хотел сделать, — ответил Шавасс. — Пяток минут побыть наедине со Шмидтом — это наш проводник, опоивший меня замечательным кофе. Хотелось бы мне узнать, на кого он работает.

— Мне кажется, что сейчас вам лучше позволить мне заняться этой проблемой, — как о решенном деле сказал Хардт. — Я найду его адрес, и мы попозже навестим его. Вашему здоровью может повредить климат Хауптбаннхоффа, если вы будете долго там ошиваться.

— Что же вы предлагаете?

Казалось, Хардт крепко задумался.

— Прежде, чем я скажу, что я решил, хочу узнать: будете ли вы работать со мной в паре?

Шавасс прекрасно понимал сложность такого сотрудничества. Он спросил:

— А что будет, если мы отыщем рукопись? Кому она достанется?

— Все очень просто — мы легко сделаем копию.

— А Шульца? Тоже будем копировать?

— Разрубим этот узел, когда до него доберемся, — твердо сказал Хардт.

— Не думаю, что моему шефу понравится все это, — усомнился Шавасс.

— Вам выбирать, — холодно ответил Хардт. — Без моей помощи вам не обойтись. У меня в руках козырь — то, что вполне может оказаться ключом ко всей будущей операции.

— Тогда зачем вам нужен я? — удивился Шавасс.

— Как я вам уже говорил, — я сентиментален. — Он ухмыльнулся, — Ладно, буду откровенен. События разворачиваются быстрее, чем я ожидал, а на данный момент у меня в Гамбурге нет напарника. Я бы хотел использовать вас.

Преимущества работы с Хардтом были очевидны, и Шавасс быстро решил, что именно он должен делать. Он протянул ему руку.

— Лады. Купили. А всякие там «если» и «что будет» обсудим, когда до них доберемся.

— Славно! — сказал Хардт, и Пол услышал в его голосе настоящую радость и облегчение. — А теперь слушайте внимательно. У Мюллера была сестра. Мы об этом знаем, но нашим противникам это может быть и неизвестно. Мюллер всегда считал, что она погибла в сорок третьем, во время налетов союзнической авиации. Встретились они совсем недавно. Эта сестра работает шоугерл на Риппербане, в заведении «Тадж Махал». Под именем Кати Хольдт. Последнюю неделю там действовал мой агент — девушка. И она все это время старалась войти в Кати в доверие, считая, что та сможет вывести нас на Мюллера.

Шавасс удивленно поднял брови.

— Ваш агент — немка?

Хардт покачал головой.

— Израильтянка. Зовут Анна Хартманн. — Со среднего пальца левой руки он снял большой серебряный перстень и протянул его Шавассу. — Отдайте его Анне и скажите, кто вы такой. О вас она знает все. Попросите отвести вас после шоу в ее квартиру. А я вас найду там, как только освобожусь.

Шавасс надел перстень на палец.

— Теперь, похоже, все. В какое время мы прибываем в Гамбург?

Хардт взглянул на часы.

— Часа через два. А в чем дело? — поинтересовался он.

— А в том, что за последнее время мне никак не удавалось нормально выспаться, и если вы не возражаете, то я бы занял эту верхнюю полку.

На лице Хардта появилась добродушная улыбка и, встав, он откинул лестницу.