Леонид Стоянов - На крыше мира

В густой листве деревьев трещали цикады. Вдоль тротуаров журчали арыки, ярко зеленели пышные акации и тополи.

Акации цвели. В их белоснежных кронах стоял сплошной пчелиный гул. Знойный воздух был до того насыщен сладковато-пряным ароматом, что слегка кружилась голова.

Всё живое пряталось в тень. Ослепительное солнце освещало каждый уголок, каждую щелочку.

На углу улицы Мороза рассмешило одно маленькое происшествие. Небольшой ослик тащил чудовищный груз: мало того, что по бокам его болтались узлы с овощами, в мягком седле его важно восседала толстая старуха; впереди, почти на шее ослика, примостилась девочка, а сзади мальчик, уцепившийся за старуху. Видны были только длинные уши да мелькающие тоненькие ноги терпеливого животного. Вдруг ослик остановился и уперся мордой в спину идущей впереди женщины. Женщина испуганно. отпрянула в сторону, смешно взмахнув руками.

Мороз засмеялся. И сейчас же от радости учащенно забилось сердце. В женщине, испугавшейся ослика, он узнал Елену Николаевну. Толкая прохожих он с сияющим лицом догнал ее.

— Елена Николаевна! Вы? Каким образом вы очутились здесь?

— Ох! А вы? — Она протянула руку, от волнения чуть не задохнувшись. — Я — я привезла троих детей в школу, в интернат…

— Но это же чудесно!

Елена Николаевна смеялась счастливым, тихим смехом. Они остановились на дороге, прохожие толкали их.

— Пойдемте. Нас здесь затолкают, — засмеялась она. — На меня только что наехал осел.

— Я видел! Вы так смешно испугались…

— Я не испугалась. Я немного замечталась.

— О чем?

— Здесь так хорошо! Эти акации, эта буйная зелень кругом, река, арыки… Прямо не верится, что где-то идет война… И потом — шум города. Всё-таки я соскучилась в горах…

Боюсь, что после Оша я захандрю в Сарыташе, как Лидия Львовна…

— А она всё еще капризничает?

— Нет, знаете, что-то такое с ней сталось. Я ее видела несколько раз в библиотеке. Набирает помногу книг, что-то записывает…

— Вы так хорошо выглядите в своем чудесном платье! — восторженно глядя на Елену Николаевну в скромном, слегка вылинявшем платье, проговорил Мороз.

— Что вы! Эго совсем старое платье! Я так устала за последнее время…

У края тротуара, под густолистым каштаном. сидела группа детей, одетых в разноцветные, пестрые халаты. Дети продавали фрукты и наперебой кричали, зазывая покупателей. Черноголовый мальчуган с корзиной персиков преградил дорогу Морозу.

— Персик! Купи персик! Такой сладкий — сахар не захочешь.

— Давай твои персики! — сказал Мороз, потрепав по плечу мальчугана.

Они ели персики прямо на ходу, смеясь, когда сок брызгал в лицо, почти не обращая внимания ни на что вокруг.

Побродив часа два по городу, капитан и Елена Николаевна расстались, условившись встретиться вечером.

Нагретый за день знойный воздух был еще горяч, но со стороны реки уже тянуло прохладой. Справа, над городом высилась одинокая голая скала, черная тень, бросаемая ею, медленно надвигалась на город.

Они встретились в небольшом городском саду и пошли к реке. Косые лучи заходящего солнца, прорвавшись сквозь гущу ветвей, золотили дорожку аллеи, усыпанную песком. Цветы на клумбах распространяли тонкий запах. Река, вся в пене, билась и шумела неугомонно среди поросших мхом камней. На противоположном берегу зажигались в окнах домов огни.

Елена Николаевна и Мороз уселись на большой пень.

Они сидели близко касаясь друг друга, испытывая волнующее наслаждение от этих прикосновений.

— Если бы я верил в судьбу, я бы сказал, что она принесла мне в Оше самое большое счастье, — тихо сказал Дмитрий Михайлович. Он сейчас чувствовал себя робким юношей.

— Я думала, что никогда уже не смогу быть счастливой, после того… после того, как…

Мороз взял руку Елены Николаевны, мягко сжал в своей.

— Теперь вы не так думаете? Не правда ли?

Она склонила голову, перевела дыхание.

— Я люблю вас, Дмитрий Михайлович, — просто сказала она, — Я не знаю, как это случилось…

— Главное — что это случилось! — воскликнул он. — Я так боялся сказать вам…

— Видите, я сама объяснилась вам в любви… — смущенно засмеялась она.

Капитан молча привлек ее к себе.

Они сидели долго, обмениваясь изредка фразами — о реке, о ночи, о крике совы. Но о чем бы они ни говорили — они говорили о своей любви.

Лидия страдала. До сих пор ей никогда еще не приходило в голову, что Владимир может ее не любить. Правда, в их отношениях не было теплоты и нежности первых лет совместной жизни, но она объясняла это постоянной занятостью мужа. Ей нравилось ухаживания мужчин, нравилось слушать восторженные слова, признания. Она хохотала, слегка кокетничала. Так приятно, когда в тебя кто-нибудь влюблен, когда говорят о твоих глазах, когда вздыхают от немилостивого взгляда… Ее забавляла эта игра. Случалось, что Лидия даже забывала в такие минуты о муже. Но только потому, что знала — он всегда будет с ней, они всегда будут вместе. Впрочем, очень скоро поклонники, ничего не добившись, начинали скучать и отставали. Но шло время и Лидия чувствовала, что всё это начинает ей на доедать. А когда Казаков недвусмысленно намекнул ей, что о переводе Чернова в Ош он хлопотал ради встреч с ней, Лидией, — ей стало противно. Как он смеет так пренебрежительно говорить о ее муже? И она вовсе не хочет встречаться с Казаковым!

Но, поразмыслив, она поняла, что сама виновата. Ей нравились комплименты Казакова, его влюбленные взгляды, предупредительность. И вот всё, что тогда так нравилось ей, теперь сделалось противным. Она уехала из Оша, наговорив дерзостей Казакову и ругая себя. Нежность к мужу переполняла ее. А Владимир встретил ее, как чужой…

Неужели он в самом деле увлекся этой приезжей?

Лидия наблюдала за Ириной с острым, неприязненным любопытством. Она верила мужу: между ним и этой женщиной ничего не было. Он бы сказал прямо — таков его характер. Но он думает о ней и уже одно это — ужасно!

Теперь безделье угнетало Лидию. Она заметила, что люди на участке относятся к ней с вежливой холодностью. Женщины останавливались на минуту поболтать с нею о новом фасоне платья, о ценах на продукты, а между собой (Лидия слышала это не раз) они подолгу беседовали о событиях на фронте, о делах на участке, о книгах.

Стыд жег Лидию. «Вот как! Им не о чем со мной говорить! Фатима, эта девочка, окончившая семь классов, думает, что со мной можно говорить только об сборках на юбке! А ведь я закончила университет — могла бы учить таких девчонок!».

И понемногу Лидию охватила обида на мужа. Ему хорошо. У него здесь дело. А что делать ей? Чем заняться? Пойти в самом деле, официанткой в столовую или няньчить детей… с этой… его Ириной!