Эрик Амблер - Путешествие внутрь страха

Грэхем расстегнул пиджак и засунул револьвер в боковой карман брюк. Было неудобно, карман сильно топорщился. Тогда Грэхем вынул из нагрудного кармана бумажник и поместил револьвер туда; так тоже получилось неудобно и заметно. Пусть лучше остается в каюте: Банат не должен видеть, что Грэхем вооружен.

Положив револьвер в чемодан, Грэхем встал и собрался с духом. Сейчас он зайдет в салон и выпьет. Если Банат там — тем лучше. Алкоголь поможет справиться с напряжением. А напряжен Грэхем будет сильно: предстоит встретиться с тем, кто пробовал убить его однажды и попытается еще. Предстоит делать вид, будто никогда этого человека не видел и не слышал о нем. При одной мысли Грэхема затошнило.

Надо сохранять спокойствие. От того, насколько убедительно он сыграет роль, возможно, зависит его жизнь, а если долго раздумывать, естественным быть не получится. Лучше покончить с этим сразу.

Он зажег сигарету, открыл дверь и поднялся по трапу в салон.

Баната там не было. От облегчения Грэхем едва не рассмеялся. Хозе и Жозетта слушали Матиса; перед ними стояла выпивка.

— Так все и продолжается, — горячо говорил Матис. — Владельцам крупных правых газет выгодно, чтобы Франция тратилась на вооружение и чтобы простые люди слабо представляли, что творится за кулисами. Я рад возвратиться во Францию — это моя родина, но не заставляйте меня любить тех, кто прибрал ее к рукам. Нет уж!

Жена Матиса слушала с молчаливым неодобрением. Хозе откровенно зевал. Жозетта вежливо кивала, но при виде Грэхема на ее лице проступило облегчение.

— И где же пропадал наш англичанин? — сразу спросила она. — Мистер Куветли уже всем рассказал, как здорово вы провели время.

— Отдыхал в каюте после дневных волнений.

Матис, хоть и не очень довольный, что его прервали, все же добродушно сказал:

— Я боялся, что вам нездоровится, месье. Теперь лучше?

— Да, спасибо.

— Так вам нездоровилось? — спросила Жозетта.

— Просто утомился.

— Это все плохая вентиляция, — немедленно заявила мадам Матис. — У меня тоже, с тех пор как села на корабль, голова болит и кружится. Надо бы пожаловаться, но, — она указала на мужа, — если ему самому хорошо — значит, все идет как надо.

Матис улыбнулся:

— Вздор! У тебя морская болезнь, вот и тошнит.

— От кого меня тошнит — так это от тебя.

Хозе громко щелкнул языком, откинулся на стуле и прикрыл глаза, словно моля небеса избавить его от семейных ссор.

Грэхем заказал виски.

— Виски? — Хозе присвистнул и выпрямился на стуле. — Англичанин пьет виски! — объявил он. Затем, поджав губы, изобразил гримасу врожденного аристократического слабоумия и проговорил с манерным акцентом: — Глоточек виски мне, старина!

Ухмыльнувшись, он огляделся по сторонам, ища одобрения.

— Так он себе представляет англичан, — вставила Жозетта. — Хозе глупый.

— Не думаю, — возразил Грэхем. — Просто он не был в Англии. Очень многие из тех, кто не бывал в Испании, убеждены, что от всех испанцев пахнет чесноком.

Матис хохотнул.

Хозе приподнялся со стула:

— Вы что, оскорбить меня хотите?

— Нисколько. Всего лишь заметил, как распространены подобные заблуждения. А от вас, например, совсем чесноком не пахнет.

Хозе снова сел.

— Рад слышать, — многозначительно произнес он. — Если мне только покажется, что…

— Помолчи, — осадила его Жозетта. — Ты выставляешь себя на посмешище.

По счастью, в эту минуту появился сияющий мистер Куветли, и беседа перетекла в другое русло.

— Я пришел, — обратился мистер Куветли к Грэхему, — просить вас со мной выпить.

— Очень мило с вашей стороны. Но я уже сделал заказ. Может, это вы выпьете со мной?

— Вы сильно добры. Я, пожалуйста, буду вермут. — Он сел. — Вы повидали, что у нас новый пассажир?

— Да, месье Матис мне его показывал. — Грэхем взял у стюарда виски и заказал мистеру Куветли вермут.

— Греческий джентльмен, именем Мавродопулос. Он коммерсант.

— И чем же занимается? — Грэхем с облегчением убедился, что может обсуждать месье Мавродопулоса довольно спокойно. — Какие ведет дела?

— Мне все равно, — отозвалась Жозетта. — Я его только что видела. Уф-ф!

— А что с ним не так?

— Ей нравятся только простые и чистенькие, — мстительно проговорил Хозе. — А тот грек с виду грязный. Он бы и пах, пожалуй, грязно, но душится дешевым парфюмом. — Хозе послал воздушный поцелуй. — Nuit de Petits Gars! Numéro soixante-neuf! Cinq francs la bouteille. [40] «Ночные проказы» для мальчиков! Номер шестьдесят девять! Пять франков за флакон (фр.).

Лицо мадам Матис застыло.

— Ты невыносим, Хозе, — сказала Жозетта. — К тому же твой собственный парфюм стоит всего пятьдесят франков за флакон. Не надо так больше — это непристойно. Мадам не привыкла к твоим шуточкам и может обидеться.

Но мадам Матис уже обиделась.

— Как вам не стыдно, — гневно промолвила она. — Такое и при одних мужчинах говорить неприлично, а с вами здесь дамы!

— Да, — поддержал Матис. — Мы не ханжи, но некоторые вещи лучше в порядочном обществе не произносить.

Ему, похоже, было приятно хоть раз в чем-то согласиться с женой. Та сперва даже растерялась. Супруги решили выжать из случая все, что могли.

— Месье Галлиндо должен извиниться, — сказала мадам Матис.

— Я настаиваю, чтобы вы извинились перед моей женой, — добавил Матис.

— Извиняться? За что? — Хозе недоуменно вытаращился на них.

— Он извинится, — откликнулась Жозетта и, повернувшись к Хозе, перешла на испанский: — Извинись, дурак скабрезный. Хочешь нарваться на неприятности? Разве не видишь, что он рисуется перед женой? Он тебя на клочки разорвет.

Хозе пожал плечами:

— Ладно. — Он высокомерно посмотрел на французов. — Я извиняюсь. Не понимаю за что, но извиняюсь.

— Моя жена принимает извинения, — сухо отозвался Матис. — Они не слишком учтивые, но мы их принимаем.

— Офицер говорит, — тактично вставил мистер Куветли, — что Мессину мы не увидим: темно будет.

Однако неуклюжая попытка сменить тему оказалась излишней: в эту секунду через дверь, ведущую на прогулочную палубу, вошел Банат.

Несколько мгновений он стоял, глядя на собравшихся: пальто распахнуто, в руке шляпа — как человек, зашедший укрыться от дождя в картинную галерею. От недостатка сна бледное лицо вытянулось, под маленькими, глубоко посаженными глазами залегли круги; толстые губы слегка кривились, будто его мучила мигрень.

Грэхем почувствовал, как сердце учащенно забилось где-то в горле. Перед ним стоял его убийца. Рука, сжимавшая шляпу, — та самая, что сделала выстрелы, оцарапавшие правую ладонь, которую Грэхем протянул сейчас за стаканом виски. Этот человек убивал когда-то всего за пять тысяч франков — не считая издержек.