Лев Зильвер - Миллионы глаз

До этого я еще ничего не знал, просто хотел познакомиться с Ириной, согласился пойти с тобой в парк. Из первой же беседы с ней я убедился, что она отлично осведомлена и о нашем заводе и о тебе, работающем в самом секретном и ответственном цехе.

Откуда она могла знать? Или от тебя, или от кого-то еще, кто сказал ей о тебе. Все это было уже достаточно серьезно и взволновало меня. Ведь завод-то наш оборонный, и интересуются им люди определенной профессии. Подозревать еще было рано, но проверить не мешало. Так я и сделал.

Ты при мне звонил Ирине по телефону. Запомнить номер было нетрудно. После того как мы расстались, я проверил, кому этот телефон принадлежит. Оказывается, немецкому журналисту Отто Клейверу. Не правда ли, это немного не похоже на советского инженера, дочерью которого она себя назвала? Но и здесь имелось объяснение. Может быть, Клейвер жил в одной квартире с Ириной и телефон принадлежал ему… Я принял и второе твое предложение: пойти на квартиру к ней. И здесь мои подозрения подтвердились. Помнишь, я рассматривал книги Ирины? Дорогой мой, я надеялся на немецкую пунктуальность. Она не обманула меня. На некоторых книгах я обнаружил маленькие печатные инициалы Отто Клейвера. Картина становилась все более ясной. Надо отдать им должное: маскировка не плохая. Молодая, интересная ученица физкультурного техникума ищет дополнительного заработка. Она хочет преподавать в Школе танцев. Встречается, знакомится, говорит о работе. Ее устраивают. Естественно, выбираются важные объекты: оборонный завод, например, то есть то, что в первую очередь может интересовать шпиона. Так было с инженером, которого мы у нее встретили, так могло быть и с тобой.

И, наконец, самое главное: «старикан», который принес какой-то сверток. Когда я пошел будто бы позвонить по телефону, мне удалось на ходу посмотреть бумаги, которые принес этот «нудный старикан» отцу Ирины. Это были расчеты мощности нашего завода и сведения о его продукции…

Сергей не выдержал:

— Не может быть! Но как они попали к ней? Как ты мог знать об этом?

Николай улыбнулся.

— В своем увлечении ты даже перестал узнавать знакомых. Неужели ты не расслышал голоса нашего экономиста Андреева, того, который познакомил тебя с Ириной? Ведь это он приходил к ней…

Сергей молчал.

Последние косые лучи солнца играли на листьях яблонь, на легкой душистой траве.

Тень от высокого холмистого берега реки, от строений росла, ширилась, пока не слилась с потемневшим горизонтом.

Наступала ночь, тихая, безветреная. Казалось, что в такую ночь, кроме тишины, ничего не услышишь, но человек с винтовкой в руке и лежавшая рядом с ним собака не верили тишине ночи.

Полный круг луны изредка прорвется из густых, плотно идущих облаков, и тогда мягким желтым светом озарится цветущая, полнокровная земля. От деревьев стелется легкая тень. Отраженный в воде, плывет обрывистый противоположный берег.

Там, за пограничной полосой, беспорядочно раскинулись невзрачные сельские домики. Тускло мерцает свет в редких окнах. Но и он гаснет то в одном, то в другом окне. Село кажется вымершим. Изредка слышно ленивое тявканье дворовых псов, и тогда вздрогнет собака пограничника, зевнет от нервной, погашенной вспышки и еще ближе прижмется к ногам хозяина.

Молодой пограничник Володя Огнев задумался.

В такую ночь хочется помечтать.

…На заводе ребята готовятся к юбилею; скоро, небось, письмо пришлют. Сережка Юхвин уже, наверное, актив провел… От Нины что-то нет письма, целую пятидневку ничего не писала… Не заболела ли? Должна в письме карточку прислать — просил.

Мысли шли вразброд, неровные, отрывистые.

…Двадцать лет праздновать будем, а вот там, за рекой, праздника не будет; рядом люди живут, а чужие. И жизнь совсем другая, непохожая на нашу. Днем ни песен, ни смеха не услышишь.

Огнев посмотрел на другой берег. А если бы и там сейчас, как у нас, было? Переехал бы реку и — к секретарю комсомола. Так, мол, и так, я инструктор Всемирного союза молодежи. Как идет подготовка к юбилею? Всемирный союз! Огнев сравнил первые буквы, и получилось знакомое, родное «ВЛКСМ». Вот здорово! И менять даже не нужно — «Всесоюзный, Всемирный…»

Но что это? В руке струной натянулся поводок. Собака стояла, подавшись вперед, нервно поводя влажными ноздрями. Прислушался и сквозь знакомые ночные шорохи и шелесты услышал плеск воды, доносившийся с реки. Переждал несколько мгновений — плеск не усиливался: он оставался таким же мерным, тихим, но отчетливо слышным.

Огнев бесшумно поднялся. Винтовка, которой не чувствовал в руке, стала сейчас весомой, ощутимой. Тихо, еле раздвигая листья, шагнул к реке и опять прислушался. Но до слуха донесся такой же, ничуть не усилившийся плеск воды.

Сразу мелькнула мысль: где-то близко, на той стороне реки, гребли на неподвижной лодке. Это была уловка. Стремились отвлечь внимание, чтобы облегчить проход нарушителю границы. Значит, нарушитель где-то недалеко. О таких хитростях не раз рассказывали в отряде.

Огнев припал к земле. Всем существом он впивался в окружающую ночь, в ее тишину и темь.

— Слушай, Рум, слушай, — зашептал он, наклонившись к собаке, отвлекая ее внимание от шума на реке.

Потянулись томительные сотые, десятые доли секунды. И снова собака рванулась. Но сейчас уже не к реке, а в противоположную сторону, в чащу леса. Рум бешено тянул ремень, поднимался на задние лапы, но не рычал. Он был вышколен и хорошо знал законы границы.

Когда луна воровато глянула из-за облака, Огнев увидел нарушителя. Нарушитель шел от дерева к дереву, и теперь совершенно ясно видна была его чуть согнутая спина. Расстояние сокращалось. Итти дальше, не открывая себя, пограничник опасался. И тогда он, укрывшись за огромным стволом дуба, тихо приказал нарушителю остановиться и поднять руки. В затылок врагу, тускло поблескивая на луне, глядело дуло винтовки.

Но, когда Огнев, оставив Рума у дерева, подошел ближе к врагу, тот оттолкнул в сторону винтовку и бросился вперед.

Огнев не стрелял.

— Рум, взять! — приказал он.

Собака причудливой длинной тенью рванулась за убегавшим, настигла его и повалила на землю.

— Ну что, попробовал? — угрюмо спросил нарушителя Огнев. — А ну, пошли!

Нарушитель посмотрел на него, и пограничник увидел в глазах его большую и непримиримую ненависть.