Лев Овалов - Рассказы майора Пронина (Сборник)

— Геть!

Пес хватает кость в зубы и кидается вверх из овражка…

И вдруг у меня в голове все точно прояснилось. Вот оно, думаю! Вот кто у них почтальоном-то служит! А пес почти уже выбрался из оврага. Понимаю, нельзя его упустить! Выскочил я из-за прикрытия, вскинул ружье, а оно у меня отличное было, бельгийское, центрального боя, и на всякий случай картечью заряжено, с какой на медведя ходят.

Какое-то холодное спокойствие мною овладело, прицелился я, а пес уже стремглав меж деревьями мчится… Жалко такого пса губить, но ничего не поделаешь! Спустил курок, ахнул выстрел, подскочил пес и припал к снегу. Бегу к нему сам не свой…

И тут слышу, кричит сзади меня Виктор неистовым голосом:

— Пронин! Черт! Пронин!

Оглянулся, вижу — отец с сыном из овражка выбираются, и старик прямо в спину мне целится. Мгновенно тут я сообразил, что пес от меня никуда уже не уйдет, кинул ружье, выхватил из кармана браунинг, бросился к Афанасьевым навстречу.

— Бросай ружье! — кричу. — Убью!

Старик, может, и не бросил бы, да сын растерялся, молод еще был.

— Бросай! — кричит. — Батя!

Опустил старик дуло…

Подбегаю к ним.

— Руки вверх! — кричу. — Руки!

Подняли они руки.

Стою против них, а мысли у меня в голове одна за другой несутся… Не доведу их я один ни до заставы, ни до деревни… Они тут каждую ложбинку, каждый бугорок знают. Без лыж раньше их в сугроб провалюсь, а на лыжах уйдут они от меня. Вот, думаю, когда Виктор спасет…

— Виктор! — зову я его, но голову не поворачиваю, не спускаю глаз с Афанасьевых. — Тебе приказ. Надевай лыжи — и на заставу. А я тут пока наших приятелей постерегу.

И если за что я Виктора уважаю, так за то, что в решительные моменты он всегда точно выполняет приказания: сказано — и конец.

Слышу — зашелестели лыжи, побежал Виктор.

А я стою против Афанасьевых и секунды отсчитываю.

Узнал меня старик.

— Как вам мое маслице понравилось? — спрашивает.

— Не распробовал еще, — отвечаю. — Больно дорожишься.

— Дешево отдавать — проторгуешься, — говорит он… Так вот стояли и перекидывались словами, покуда не заскрипел за моей спиной снег и не подошел к нам красноармеец. Легче мне стало. Покосился я — парень ладный, статный, но понимаю — нельзя спускать глаз с Афанасьевых, они только и ждут, как бы я отвернулся.

— Что тут такое? — спрашивает красноармеец.

— А вы уже с заставы? — спрашиваю его в свою очередь. — Скоро! Вам небось объяснили там…

— Нет, не с заставы… — говорит красноармеец. — Я тут в обходе был.

— А к вам мой паренек побежал, — говорю. — Задержали мы тут с ним белогвардейских пособников.

— Да вот и мои товарищи, кажется, идут! — говорит красноармеец. — Вы присмотрите еще немного за ними, а я побегу, потороплю товарищей…

Действительно, слышу — доносится хруст валежника, идут какие-то люди…

Афанасьевы стоят, слушают наш разговор, молчат.

Красноармеец крикнул мне что-то на прощанье и также стремительно, как и появился, скрылся за деревьями. Не очень-то понравился мне его поступок, не по-товарищески было оставлять меня опять одного, но извинил я его — сгоряча все сразу не сообразишь.

Вскоре прибежали красноармейцы, человек десять, и начальник заставы вместе с Виктором. Забрали и отца, и сына, обезоружили их, и я смог спокойно расправить плечи. Подошли мы с начальником заставы к застреленной собаке, и при виде убитого мною великолепного пса еще раз сжалось у меня сердце. Как нес он в зубах кость, так и не выпустил ее. Разжали мы у пса челюсти, взяли кость, и все нам стало понятно: служила эта кость как бы футляром для бумаг.

Затем отправились мы в Соловьевку.

— Рассердился я было на вашего красноармейца, что одного меня с этими бандитами оставил, — говорю я по дороге начальнику заставы.

— Какого красноармейца? — спрашивает тот.

— Да вот, который в обходе был, — объясняю. — Он же к вам навстречу побежал.

— Да тут никакого красноармейца быть не могло, — говорит начальник. — Чудно что-то…

И тут я догадался, что это был тот самый человек, который на той стороне собаку дожидался и, не дождавшись, пришел выяснить причину задержки. Представил я себе мысленно его обличье, вспомнился мне его бархатный голос, и сообразил я, что всего час назад разговаривал не с кем иным, как с тем самым «племянником» госпожи Борецкой, который так ловко когда-то надо мной посмеялся.

— Да ведь это же оттуда! — принялся я объяснять начальнику и указывать в сторону границы. — Не мог он далеко уйти…

Рассыпались красноармейцы по лесу… Нет, не нашли.

В Соловьевке сделали мы у Афанасьевых обыск. Старик был потверже и поупрямее, — ничего бы, пожалуй, не указал, но сын струсил, привел нас в коровник, — там мы и нашли под навозом жестянку с частью документов.

Позже, когда Афанасьевых привезли в Петроград, он же сказал, где хранился в особняке архив.

В дровяном сарае, посреди всякой рухляди, запрятан был врытый в землю и засыпанный мусором ящик с бумагами. Никто бы и не подумал заглянуть в этот угол…

Часть архива старик Афанасьев успел переправить за границу, но и то, что осталось, сослужило нам службу и поведало о деятельности лейтенанта Роджерса, назвавшегося при знакомстве со мной племянником Борецкой и примерно год назад ночевавшего у меня в комнате.

Наступил новый год. Я зашел навестить Железновых. Виктор сидел за книжкой. Зинаида Павловна варила на керосинке кашу. Мы поговорили с ней о сыне, и он не вмешивался в наш разговор. Но когда она зачем-то вышла из комнаты, он быстро подошел ко мне и заговорил вполголоса, потому что при матери никогда со мной о делах не разговаривал.

— Я вот все думаю, — сказал он. — Напрасно ты меня тогда услал. Я даже не понимаю, как этот белогвардеец тебя не убил.

— Потому и не убил, что я тебя на заставу послал, — сказал я, ероша мальчишеские вихры. — Он услышал приближение красноармейцев и ушел. Рискованно было напасть на меня, он бы к себе вниманье привлек. Вот он меня и не тронул, бесполезно было. Предпочел скрыться.

— А товарищей спасти? — спросил Виктор. — Ведь Афанасьевы ему были товарищи?

— Видишь ли, — сказал я, — эти люди товарищество понимают по-своему. Афанасьевы для него свое дело сделали, вот он ими и пожертвовал. А сами Афанасьевы не решились его выдать, а, может быть, надеялись, что он их спасет.

Заблестели у Виктора глаза.

— А как ты думаешь, этот… Не ушел за границу?

— Поручиться не могу, но вполне возможно, что он находится где-нибудь среди нас.