Борис Громов - Мадам Гали. Свободный полет

Гали, которая теперь хорошо знала историю Парижа, полюбила Тюильри с первого взгляда. Она восхищалась дворцом — по счастью, живопись сберегла его облик во всем величии и великолепии. Перед ее глазами с необычной яркостью, как наяву, проплывали картины прошлого. Блестящие кавалеры эпохи Короля-Солнца, смущающие насмешливыми взглядами прелестных жен богатых буржуа (ведь на этих аллеях высший свет мог свободно пересекаться с третьим сословием, вход был запрещен только «лакеям и прохвостам»); молодые, в разукрашенных золотым шитьем мундирах маршалы Наполеона; роскошное убранство дворца… Золото. Богатство. Власть.

Отбившаяся от экскурсии парочка блаженно присела рядом с Гали и, достав бутерброды, принялась уплетать их. Тотчас же к скамейке слетелись местные, наглые до безобразия воробьи, требуя внимания и своей доли у пирующих. Гали пожалела, что ей нечем угостить смелых птичек — ей импонировали те, кто смело, не смущаясь выбором средств, движется к цели. Подбежал маленький абрикосовый пудель, деликатно поставив передние лапки на край скамейки, потребовал ласки. Погладив собаку за шелковым ушком: «Нет, не волнуйтесь, мсье, разве такая прелесть может помешать», Гали улыбнулась хозяину собачки, укорявшего песика за любопытство. Ей вдруг вспомнилась собака, которую очень хотелось погладить, но так и не пришлось…

Собака из прошлой жизни. Каждый день они появлялись на Арбате — великолепный черный дог и сухощавый мужчина лет тридцати… Выходили из-под арки бывшего кинотеатра «Арс» и шли мимо шашлычной «Риони» в сторону Смоленской. Тесного тротуарчика не хватало для двоих, мужчина ступал на мостовую, милиция сердилась и требовала «соблюдать правила». Гали до невозможности нравилась эта собака. Иногда девочка нарочно выходила на улицу, поджидая, когда вначале покажется из-за угла массивная лепная голова собаки, а потом и она сама, легко переступая крепкими лапами по асфальту… Еще Гали, как и все арбатские, знала — собака обожала мороженое, хозяин всегда покупал ей пачку пломбира возле зоомагазина. Громадный черный, идеально воспитанный пес не давал собаконенавистникам повода возопить: «В стране мяса нет, а буржуи собак поразвели!» Но иногда случалось, особенно летом: навстречу собаке попадался кто-нибудь с мороженым. Тогда пес усаживался перед человеком и пристально наблюдал за исчезающим лакомством. Одни смеялись, желая угостить собаку, но хозяин не позволял, другие молча обходили неподвижного пса. Но однажды Гали услышала, как перепуганная тетка заорала: «Милиция, милиция!» И хотя собака никого трогать не собиралась: просто сидела на тротуаре, и все, хозяин заплатил штраф и купил скандалистке мороженое — та со страху уронила вафельный стаканчик на асфальт. Замечательный был тот арбатский пес…

Когда-нибудь у нее тоже будет собака… когда-нибудь. Интересно, а почему Бутман не держал собаку? Уж Эдик-то мог себе позволить, как, впрочем, и многое другое. Она вспомнила, как впервые очутилась в одном из самых красивых домов Москвы. Светло-розовое старинное здание за высокой чугунной оградой привлекало внимание москвичей. Изумительные литые ворота украшены затейливым ажурным орнаментом. И сегодня редкий прохожий, оказавшийся на Сретенском бульваре, не остановится, чтобы полюбоваться работой искусных предков. Сюда, в этот знаменитый дом, где на последнем этаже жил известный — для посвященных — богатый и удачливый коллекционер столицы (и не только) Эдуард Бутман, и привел Гали — тогда еще Галочку Бережковскую — один из ее любовников, знаменитый художник Виктор Храпов. Самый модный дизайнер Советского Союза, Храпов обладал не просто незаурядным талантом, а талантом, весьма разносторонним. Он оформлял уличную рекламу (на сегодняшний день Храпов мог стать легальным столичным миллиардером), иллюстрировал модные журналы, писал декорации к постановкам спектаклей Большого театра и многое другое. Месячные гонорары этого любимца фортуны исчислялись астрономическими по тем временам суммами. Умный, обаятельный и интеллигентный Храпов собирал вокруг себя творческую интеллигенцию, молодых дипломатов, сотрудников Внешторга, ну и, разумеется, женщин, которых он обожал и которые с радостью отвечали ему взаимностью. На даче Виктора в Серебряном Бору его друзей и друзей этих друзей всегда ожидал щедрый стол и интересное общество. Жил художник широко, тратил много, никогда ничего не оставляя на завтрашний день. Мудрое решение: Храпов рано умер от инфаркта, так и не успев осуществить свою заветную мечту — съездить в Париж, пройтись по аллеям Тюильри… Но в то время он был еще очень молодым и полным сил галантным любовником. Однажды Виктор объявил Гале:

— Дарлинг, завтра мы идем к Бутману. Ты довольна?

— А тебя не пугает его всепоглощающая любовь к прекрасному? — кокетливо, со смыслом пропела девушка: от самого же Виктора Галина была с избытком наслышана о том, какой страстный ценитель женских прелестей его друг Эдик.

— Девочка моя, любить прекрасное и уметь оценить его по достоинству — чего же еще желать?

Храпова ничуть не смущала перспектива делить любовницу в постели еще с кем-то, тем более с другом. Виктор был действительно щедрым человеком!

Скрипучий старинный лифт поднял их на шестой этаж. Защелкали — каждый на свой лад — хитрые механизмы полдюжины замков, сейфовая дверь на удивление плавно отворилась и, пропустив гостей, тут же затворилась. Хозяин улыбнулся и приветствовал даму только после того, как запер последний замок. Неудивительно! Квартира, в которой оказалась Бережковская, менее всего напоминала жилой дом.

— Боже, — не удержалась Гали от восторга, — я попала в музей!

— Можно сказать и так, — скромно подтвердил хозяин квартиры, который числился искусствоведом одного из скромных столичных музеев. Сложно сказать, насколько тяготило его обязательное присутствие на рабочем месте пару раз в неделю, но штатная должность избавляла Эдика от конфликта с законом о тунеядстве.

Галя Бережковская переходила от полотна к полотну. Рокотов, Репин, Корин, Пименов… Развешанные по стенам на персидских коврах старинные мечи и шпаги, севрский и мейсенский фарфор за стеклом витрин карельской березы. Обессиленная от нахлынувших эмоций, Галя осторожно присела на краешек явно старинного кресла. Напротив расположился настоящий иконостас, экспонаты которого собраны коллекционером вряд ли исключительно по чердакам русских деревень. Многие, скорее всего, заимствованы частично из некоторых государственных помещений.

— Все иконы — подлинные, не сомневайтесь, — искренне забавлялся Бутман. Восхищение и робость молодой особы ему импонировали. — А вот это колечко, я вижу, очаровало вас не на шутку! Примерьте-ка. — Он лихо надел на безымянный пальчик Гали старинный золотой перстень с роскошным изумрудом, обрамленным девятью бриллиантами. — Его носила когда-то Анна Вырубова — фрейлина последней русской императрицы Александры Федоровны.