Николай Стариков - Ваше благородие

— Оно, конечно, так, но… — не нашелся с ответом задержанный.

— По вашей милости отца моего изувечили, меня едва не лишили жизни.

— Вы меня застрелите? — испуганно покосился Тарас на руку Сергея, скользнувшую в ящик стола.

— Как бы вы поступили на моем месте? Повод есть.

— Повесил бы.

— Я не могу этого сделать, потому что являюсь офицером регулярной армии. Все мои действия не выходят за рамки существующих законов. А вот любой бандит присваивает себе право распоряжаться жизнью задержанного. Чувствуешь разницу? Ты бы повесил, а я избить тебя с удовольствием не могу. Выходит, вы не повстанец и не командир подразделения, а настоящий бандит.

— Против врага все средства хороши.

— Задержанный безоружный и беспомощный человек не враг, а просто задержанный. Убить его — преступление.

— Вы же меня расстреляете?

— Я — нет. Вас будет судить военный трибунал как бандита, предателя, изменившего своей Родине, с оружием в руках выступавшего против Красной Армии.

— Наши люди все такие.

Отдельные граждане, например, не согласны с этим.

— Кто такие? — вскочил Тарас со своего места.

— Сядь, дурак! Могу не сдержаться.

— Скажите для интереса.

— Кто с вами поддерживал связь по радио? — не стал Сергей отвечать на вопрос.

— Не знаю. Таблицу радиосигналов и рацию передал сотник. Мне оставалось лишь расшифровывать сигналы.

— Могли бы узнать по голосу радиста?

— Вряд ли. Назывались одна-две цифры низким голосом без позывного.

— Значит, ничем помочь не хотите. А зря.

Полковой медицинский пункт размещался в березовской районной больнице. Для него было отведено крыло кирпичного одноэтажного здания, не пострадавшего в ходе боев за населенный пункт. В палатах много коек, между ними узкие проходы. После ночной операции свободных мест нет. Раненые лежат даже в коридорах, над ними хлопочет медперсонал полка. Николай Дмитриевич располагается в углу у окна. Рука по-прежнему безжизненна, но ночью неожиданно шевельнулся непроизвольно указательный палец. С радостной надеждой попробовал своей волей еще раз оживить его, но попытка оказалась безуспешной. Вновь упало настроение. Утром о важном событии рассказал фельдшеру, землячке своей.

— Значит, должна ожить рука, — обнадежила Наташа, — признак верный.

Ближе к полудню раненых посетило полковое начальство. Сергей присел на кровать отца, справился о самочувствии, рассказал о ночных событиях. Сын взял его руку, помассировал пальцы.

— Я почувствовал тепло, — неожиданно сказал Николай Дмитриевич, — твое тепло, сын.

— Вдруг, правда, оживает?!

— Не бог весть что, но надежда появляется!

В коридоре медпункта Бодров столкнулся с Тамарой. От неожиданности женщина отшатнулась к стене, расширенными заплаканными глазами уставилась на командира полка.

— Что случилось? — спросил он.

— Да… да… — не нашлась фельдшер с ответом.

— Вас кто-то обидел?

— Раненых много. Убитых тоже.

Глаза женщины наполнились слезами. Она шмыгнула носом, достала носовой платок, прикрыла лицо.

— Возьмите себя в руки. Вам нельзя в таком виде показываться. Раненым нужна ваша очаровательная улыбка, как бальзам жизни, образец здорового духа.

— Да, чтоб они…

Тамара, как показалось Сергею, испуганно глянула на него и вновь закрыла лицо платком. Сгорбившись, она пошла в комнату для медицинского персонала, не сказав даже обычных слов вежливости.

«Расстроилась женщина. Да и как тут не переживать. Вчера еще люди были живыми и здоровыми, а сегодня…»

Появился посыльный штаба с запиской в руке. Шведов размашисто, в спешке написал: «Срочно вызывает Николай Михайлович».

— Есть распоряжение Главного управления войск НКВД по охране тыла о выделении наиболее подготовленного офицера по специальной тактике для оказания практической помощи командованию частей Красной Армии, выделенных для борьбы с Украинской повстанческой армией в тылу 1-го Украинского фронта. Начальник войск с сожалением дал согласие на вашу командировку в Западную Украину сроком на три недели.

— Своих людей у них не хватает?

— Похоже, там запарка с этой УПА. Кого оставите исполняющим обязанности командира полка?

— Шведова.

— Согласен. Шикерин возглавит оперативное отделение. Капитан говорит, — сказал Николай Михайлович, — в школе и военном училище он ни единого раза четверку не получал, одни пятерки. Голова?!

— Тут ничего не прибавишь.

— Завтра утром надо быть на аэродроме. Командир авиаполка в курсе.

— В качестве кого я там буду?

— Советник у командира дивизии. Кажется, кавалерийской.

— Кому представиться?

— Моему коллеге. Собственно, в его распоряжение вы поступите.

Еще затемно в сопровождении взвода автоматчиков Бодров покинул Березовку. К девяти утра был на аэродроме.

Сергею еще не приходилось летать. Когда видел самолет в воздухе, не особенно задумывался, как устроен, из чего сделан, надежен ли. Сейчас он шел в штабную землянку мимо стоявших в ряд машин различных марок и не видел ни единой, на которую в полной мере можно бы положиться. Однокрылые и двукрылые, они казались одинаково громоздкими, пропеллеры слабыми, крылья маленькими. Как-то не верилось, что все это может летать.

Командир полка, слегка располневший майор, с четырьмя орденами на груди и веселой улыбкой на круглом, по-женски нежном лице, встретил Бодрова у входа.

— Все знаю, — сказал он. — Напою чаем, и с богом!

— Долго лететь?

— Часа три. Как погода сложится. У нас, как у лодки на реке: у той все зависит от течения, а здесь от ветра: по ветру скорость одна, против — другая. Какой самолет возьмете? — неожиданно спросил командир полка. — Не боевой, конечно.

— Представления не имею.

— Всем известный двукрылый «кукурузник» или однокрылый разведчик?

— Тот, что понадежнее.

— Оба надежные, но разведывательный пошустрее, поменьше в размерах.

— Идемте! На стоянке выберем.

Два самолета стояли рядом. Под двукрылым на колесе сидела симпатичная молодая женщина, у другого, опершись грудью, полулежал на крыле русоволосый парень. Оба в звании старших лейтенантов.

— С женщиной мне лететь не хочется. Мало ли что… — в смущении сказал Сергей.

— Тогда летите на разведчике. Самолет с летчиком будут в вашем распоряжении до конца командировки. Можете использовать его в разведывательных целях.

Вот и самолет! На двоих кабина. Дверка, как в автомашине. Множество приборов на передней панели. У летчика и пассажира раздельные сиденья. Уселись.

— Константин, — представился старший лейтенант.

Сергей назвал себя. Почти сразу заработал двигатель.

Передний винт пропал из виду. Задрожала кабина, когда самолет покатился по грунтовому полю. Потом дрожь прекратилась. «Взлетели», — определил Бодров. Посмотрел вправо через боковое стекло — внизу рядом за дверцей бездна. Инстинктивно подался в глубь кабины.