Анастасия Дока - Полярные чувства

А дальше следовали новые снимки: Василиса в институте, на прогулке, с подругой Ксюшей, с мужем, в магазине. И в углу каждой подпись: ты уже догадалась, кто маньяк? Его зовут Шифровальщик.

Под фотографиями обнаружился листок с шестью пустыми клеточками. Под ними стих:

«Рыжий, веселый, счастливый ребенок,

Роком жестоким, изъятый из мира,

Мальчик на детской площадке у дома,

Как твое имя? Как твое имя?…»

Клавдия Евгеньевна приложила ладонь ко рту и беззвучно заплакала, перебирая листы с выделенными буквами. Мозг еще переваривал информацию, а сердце уже все знало. АЛДКИВ – шесть букв. Владик.

Догадалась она и о том, кто прячется за прозвищем Шифровальщик. Так коллеги прозвали Андрея. Об этом он сам обмолвился как раз в тот день, когда они поехали в город и попали под дождь.

«Мы его поймали. Я быстрее спецов разгадал шифр маньяка!» – хвалился он, открывая перед ней дверь общепита. Потом он что-то говорил о том, как было бы интересно придумать собственный шифр и собирался пошутить над одним из товарищей – каким-то юношей, изучающим почерк, но она плохо слушала: о работе муж говорил редко, а если такое случалось, делился лишь какими-то обрывками, понятными лишь ему одному. Поэтому когда в городе объявился маньяк, не подумала о возможной связи. Спустя столько лет предположить, будто бывший муж может вернуться в твою жизнь вот таким вот странным образом… Нет, это какое-то помешательство.

– Я очень волнуюсь за Василисочку, и Лешенька запаздывает, – убеждала себя Клавдия Евгеньевна, не желая признавать очевидное. Мозг настойчиво отторгал факты, голос рационального заглушал голос сердца, – я просто волнуюсь, просто волнуюсь, вот и лезут в голову всякие странности. Но нет, Андрей здесь ни при чем. Он просто не может. Он же в возрасте. Он же советский человек. Отец. Полицейский. Он не убийца какой-нибудь, нет. Нет! – продолжала она отрицать правду, – Андрей болен, но он не маньяк, он не может быть убийцей. Не может тронуть Василисочку! Она же моя дочь! Моя дочь!

Женщина разрыдалась в голос.

– Это жестоко, жестоко! – кричала она, отталкивая посылку, – он не мог! Не мог! Нет!

Арсений жалобно мяукнул, запрыгнув на колени. Все это время он молча сидел в уголке, наблюдая за терзаниями хозяйки, но сейчас ластился, слизывая шершавым языком ее слезы. Клавдия Евгеньевна погладила питомца, продолжая повторять одну и ту же фразу: – Он не мог. Он не мог…

Звонок домофона она уже слышала, как в тумане и так же в тумане брела к двери.

– Лешенька… Скорее…

– Клавдия Евгеньевна, это полиция. Мы должны с вами поговорить.

– Василисочка? Она… Она…

– Уверена, что жива. Все будет хорошо, но нам нужна ваша помощь.

Клавдия Евгеньевна сидела в кресле и смотрела, как в стаканчик падают капли валерьянки, отмеряемые красивой голубоглазой женщиной, представившейся Александрой. У окна вправо-влево маячил обаятельный мужчина яркой наружности по имени Дмитрий. Содержимое коробки изучал седоволосый неприметный Владимир. Именно он раздавал указания по телефону и оказался в троице главным, хотя на первый взгляд казалось, что заправляет всем женщина.

– Тридцать. Пейте, – Александра протянула настойку.

– Спасибо вам, – слабым голосом произнесла Клавдия Евгеньевна, – но накапайте побольше. Нервы никакие.

– Побольше вам будет назначать врач, а я даю дозу, положенную взрослому человеку.

– Всезнайка, – послышалось угрюмое со стороны окна.

Пожилая женщина не стала спорить и быстро выпила лекарство.

Александра забрала стакан, отнесла на кухню, вернулась и сразу подошла к посылке:

– Я взгляну?

Рукавица уступил место, а сам сел напротив хозяйки квартиры:

– Как вы себя чувствуете?

– Лучше, спасибо. Скажите, где моя Василисочка? Куда он ее забрал?

– Это мы хотели узнать у вас.

– А вы… вы не знаете?

– Почему же не знаем? – Александра вытащила записку и зачитала вслух:

– Приезжай на Черниговскую пятнадцать.

– Я не видела записки, – пробормотала пожилая женщина, – черниговская? Там кажется раньше был Хладокомбинат.

– Номер один, – подтвердила Селиверстова, – там «родились» вафельные трубочки.

Дмитрий хмыкнул. На его лице читалось раздражение, тоже проскальзывало и в голосе:

– Насколько я знаю, сейчас большая его часть разрушена, а то, что осталось охраняется собаками. Пройти там затруднительно, – едва заметно поморщился. Александра вспомнила, что он говорил про боязнь собак.

– Андрей любил собак, – едва слышно произнесла Клавдия Евгеньевна, – и любил, и ладил. Как-то еще в студенческие времена я очень испугалась бродячего пса. Андрей только на него посмотрел, и тот убежал. Он был… – она закрыла лицо руками, – в общении с собаками талантлив.

– Это не талант, – уверенно заявила Александра, – любой образованный человек знает, что прямой взгляд в глаза собаке – это подтверждение собственного превосходства над животным.

– Это вызов, – не упустил возможности поспорить Соколов.

– Такая позиция – прошлый век, – не согласилась Селиверстова, – удивительно, что ты этого не знаешь. Уже давно известно, что собаки изначально считают нас более сильными, а соответственно – главными, поэтому большая их часть не станет вступать в битву за доминирование.

– Это ты скажи тем, кто пострадал от таких вот «слабых» собак.

– Дима, я говорю большая часть, но, безусловно, есть безумные, агрессивные, с которыми прямой контакт в глаза противопоказан, и для них он действительно станет вызовом. Но! Обычно собаки отступают. Мне жаль, что с тобой…

– Молчи!

– Так, голубки, – вклинился Владимир Андреевич, – наряд едет по указанному адресу и нам тоже стоит поторопиться, – подошел к Клавдии Евгеньевне, – вам лучше остаться. Вашу дочь мы спасем. Все будет хорошо.

– Остаться? – женщина резко поднялась, будто и не было еще пары минут полуобморочного состояния. Почувствовала легкое головокружение и тут же опустилась обратно, – как я могу остаться?! Мой муж похитил дочь, убил стольких женщин, господи, что я говорю, мой муж… Я поеду! Слышите, я Василисочку не оставлю!

Мужчины переглянулись. Александра молчала, наблюдая за тем, как пожилая женщина с характерным для сердечных заболеваний одутловатым и красным лицом собирается с силами, хватается за подлокотники и снова поднимается с такой решимостью в глазах, которой позавидовали бы многие.

«Неужели и я всю жизнь буду такой же упрямой?» – подумала Селиверстова, подхватывая за локоть Клавдию Евгеньевну. Она свой выбор уже сделала, осознанно или нет, но детектив поддержала ее желание ехать с ними.

– Ясно, – нахмурился Рукавица, – женщины против мужчин. Что ж, Клавдия Евгеньевна, вы можете ехать, но сидеть будете в машине и никакой самодеятельности. Селиверстова, тебя это тоже касается. Останешься с ней. Выдвигаемся. Мне поступил сигнал о пропаже еще одной женщины – соседки Василисы по палате. Коликов видел ее у машины с инвалидом. Василисы рядом не было. Она пропала позднее. Видимо увел ее не Весников, а Марыхин и это хорошо.