Говард Фаст - Ключ. Холостой прогон

— В том-то и дело! — воскликнул я. — Откуда вам известно мое имя?

— Мне показали человека. Я должна была ждать его на кольце автобуса, выяснить, кто он, поговорить с ним. Я последовала за вами, и лифтер, крохотный человечек, сказал, что вас зовут Джон Кэмбер. Я должна была убедить вас, что ключ очень важен. Не для меня — для других. Вы не верите мне?

Мне хотелось верить ей. Я не мог бы смириться с фактом, что она лжет. Смотреть ей в глаза и думать о ней как о лгунье было немыслимо.

— Я искала ключ, — сказала она, — а нашла мужчину.

Я покачал головой:

— Мне надо знать, что это за ключ.

— Вы собираетесь говорить о ключе всё время, пока не выясните всех деталей? Хорошо. Вы можете довериться мне, Джонни?

Поразмыслив, я кивнул.

— Тогда поедем со мной. У вас будет возможность побеседовать с человеком, которому известно о ключе все. Проблема для вас станет окончательно ясной, вопросов не останется. Но поверьте, Джонни, существуют более важные вещи.

— Какие?

— Я. Вы.

— Куда мы поедем?

— Вы доверяете мне? Мы возьмем такси и будем в нужном месте через несколько минут. Ну так как, Джонни, едем? Прошу вас…

— Хорошо, — сказал я. — Едем.

В такси она сказала:

— Джонни, я хочу, чтобы вы знали — я замужем. Я тупо посмотрел на нее.

— Вы тоже женаты, Джонни. Люди женятся и выходят замуж по разным причинам. Вы для меня незнакомец, вы такой, каким вас сделала Америка. Я же продукт воспитания моей страны. Вы мне нравитесь таким, какой вы есть, Джонни. Скажите, нравлюсь ли я вам такой, какая я есть?

Я мог бы ответить, что не знаю, какая она в действительности, и о себе мне тоже чрезвычайно мало известно. Но я ничего не сказал. Только кивнул.

— Вы встретитесь с моим мужем.

— Когда?

— Через несколько минут. Он дипломат, Джонни. Он очень умный, блестящий человек. Здесь, в Нью-Йорке, он генеральный консул, представляющий мою страну. Ему следовало бы занимать куда более высокое положение. Я говорю так не потому, что люблю его. Я не люблю его. Но он сделал мне много доброго. Помог, когда я нуждалась в помощи. Поэтому не удивляйтесь, что я вышла замуж за такого человека, вы всё равно не поймете. Обещайте.

— А какая страна — ваша? — по-прежнему с довольно глупым видом спросил я.

— Вы увидите. Мы едем в консульство. Обещайте, что не будете ничему удивляться.

— Хорошо. — Я кивнул. Я готов был обещать ей все, что бы она ни попросила, отбросив благоразумие. Наверно, я мало отличался от влюбленного четырнадцатилетнего подростка, различие состояло, пожалуй, лишь в том, что влюблен в неё я не был. В этом, во всяком случае, я пытался себя убедить. Я был напуган, обеспокоен, не уверен в себе, и она действовала на меня как успокоительное, вселяла надежду, что всё закончится благополучно. Она была замужем, но предложила мне не интересоваться, почему выбрала этого человека. Возможно, мне навязывали роль деревенского простачка, которого намереваются превратить в искушенного горожанина. Мне это было безразлично, главной оставалась проблема ключа.

Такси остановилось перед зданием, расположенным между Мэдисон и Пятой авеню. Дом представлял собой шедевр неоклассицизма с тридцатифутовым фасадом, величественными бронзовыми дверями и красивой облицовкой из известняковых плит. Именно такие дома неизменно вызывали у меня профессиональное восхищение, когда мне случалось проходить по улицам Ист-Сайда. Я мечтал, что мне когда-нибудь поручат спроектировать один из подобных особняков, стремительно исчезающих с городских улиц, уступая место многоквартирным башням. Только благодаря тому, что Нью-Йорк превратился по существу в мировую столицу, приютившую неисчислимое множество иностранцев, несколько дюжин небольших превосходных особняков сохранились в неприкосновенности. Рядом с дверью к стене была прикреплена бронзовая табличка: «Генеральный консул… Республика…»

Дверь открыл швейцар, отвесивший Ленни поклон. Было заметно, что здесь к ней относятся с уважением. Поклон был настолько глубоким, что я подумал: дай ему волю, и он поползет за ней на брюхе. Подобные чувства были мне понятны, потому что частично я их разделял. Она впорхнула внутрь, наградив меня ободряющей улыбкой, и жестом пригласила следовать за собой по мраморному полу бело-зеленого вестибюля. Когда она остановилась возле двери, оказавшийся рядом швейцар в мгновение ока услужливо распахнул ее. Следом за Ленни я вошел в великолепную столовую, в дальнем конце которой стоял накрытый на три персоны стол: один прибор во главе, другие по сторонам от него.

За столом сидел в кресле откормленный человек — не пухлый или не в меру полный, а чудовищно, абсурдно тучный: голова утопала в ожерелье подбородков, глаза едва проглядывали из заплывших жиром глазных впадин. При виде нас он поднялся с легкостью молодого человека, хотя, на мой взгляд, ему было не менее пятидесяти, и направился в нашу сторону мелкими шажками балетного танцовщика. Потом, замерев на месте, перенес вес тела на пятки, будто готовясь к головокружительному пируэту. Трудно поверить, но этот необыкновенный человек производил именно такое впечатление.

— Мой дорогой, мой дорогой! — воскликнул он. — Как замечательно, как любезно с вашей стороны!

Его акцент был ещё менее заметен, чем у Ленни. Форма его рта вызывала в памяти лук купидона — рот был маленький, изогнутый, странно контрастирующий с твердым, уверенным голосом владельца. Толстяк энергично протянул мне руку, пожатие было по-мужски крепким. Рот купидона улыбался, глаза в глубоких впадинах блестели, тяжелые челюсти подрагивали в такт наклонам головы.

— Вы мистер Джон Кэмбер? Какая радость, сэр! Для меня честь, что вы мой гость. Мы гордимся нашим гостеприимством, единственным, чем богата моя бедная маленькая страна. Добро пожаловать, сэр!

— Мой муж, — сказала Ленни. — Мистер Кэмбер — Портилиус Монтец.

Я продолжал внимательно смотреть на него, оставаясь в довольно глупом положении. Необходимо было что-то сказать, но мне ничего не приходило в голову. Хозяина не смущало мое безмолвие. Слегка подпрыгивая на пятках, он подвел меня к бару.

— Что вы желаете выпить, сэр? Понимаю, сейчас ещё слишком рано, однако, когда люди встречаются ради удовольствия видеть друг друга или для бизнеса, легкое возлияние всегда уместно. Оно улучшает настроение, облегчает душу, обостряет аппетит, придает особое очарование беседе. Разрешите наполнить ваш бокал?

— Да, — медленно ответил я, — прошу вас. — Я чувствовал, что мне необходимо выпить. Такой острой необходимости в этом я, пожалуй, ещё никогда не испытывал.

— Тогда я возьму на себя смелость предложить мартини, — сказал он, беря в руки хрустальный графин, в который была налита какая-то бесцветная жидкость, а на дне лежали кусочки льда. — Что может быть чище его?