Эд Макбейн - Пропала невеста. Вкус крови

- Девушка по имени Луиза.

Бартер и Стефани быстро переглянулись.

- Никакой Луизы здесь никогда не было, - сказал Бартер.

- Никогда?

- Нет.

- Луиза… Такая высокая брюнетка.

- Ах, Луиза! - вдруг вспомнила Стефани. - Так ведь она уехала из города.

- Вот это скверно, - сказал я.

- Помнишь Луизу? - спросила Стефани Бартера.

- Луизу?… А, это которая уехала?

- Сегодня утром, - сказала Стефани.

- Значит, вы её вспомнили? - спросил я Бартера.

- Да, но её здесь нет. Вам же говорят, она уехала.

- А куда, не знаете?

- Домой.

- Домой - это куда?

- Без понятия, - сказал Бартер.

- Почему вы решили, что она уехала из города?

- Я сама посадила её на поезд, - сказала Стефани. - До Дэвистона.

- Луиза живет в Дэвистоне?

- Не знаю. Но уехала в Дэвистон. Я не спрашивала у нее, откуда она.

- Жаль, чертовски жаль, - сказал я.

Стефани посмотрела мне в глаза:

- Мне тоже.

- Как бы то ни было, сегодня ничего не получится, - сказал Бартер.

- От ворот поворот, так вас следует понимать?

- Да, так и понимайте.

- Что ж, приятно было познакомиться.

- Приезжайте как-нибудь в другой раз, - сказала Стефани.

- Приеду обязательно.

- Увидите Джо - передавайте привет.

- Хорошо, передам.

- Он всё ещё живет в Мюррайсвилле? - спросил Бартер.

- В Мюррайсвилле?

- Да, - сказал Бартер.

- Я не знаю, где он живет, - сказал я. - Мы познакомились в баре.

- В Салливанс Корнерс?

- В Дэвистоне, - сказал я наобум.

Бартер вздохнул.

- Ладно, - сказал он, - передавайте ему привет.

Я вышел во двор, сел в машину, объехал «кадиллак» Стефани Бартер и выбрался на дорогу.

Проехав с полмили, я свернул в кусты, погасил фары и выключил двигатель.

XIV

Если ты родился и вырос в большом городе, это означает очень многое. Это означает, что траву и деревья ты видишь только в парке. Согласен, звучит банально, но это так, и тут уж ничего не поделаешь.

В большом городе небо над головой всегда ограничено, а на некоторых улицах кажется, что его не существует вовсе. Что такое большой город? Это грязь, мусор, шум, толкотня, а иногда, особенно по ночам, и смертельная опасность. Собственно, это множество маленьких городов, сбившихся в кучу, и, как в любом маленьком городе, жизнь здесь имеет свои положительные и отрицательные стороны.

А вот если ты не рос в большом городе, тебе не понять положительных сторон здешней жизни. Не понять, как это здорово - играть в стеклянные шарики на краю тротуара после теплого летнего ливня и какое наслаждение шарить руками в луже, стараясь нащупать в мутной воде свой шарик и шарик соперника; не испытать незабываемого восторга от гонки на самокатах - у тебя и у твоих сверстников отличное средство передвижения, и всего-то три доски и два подшипника требуется, чтобы его изготовить!… Самокат подпрыгивает на неровностях тротуара, асфальт пружинит, изношенные подшипники грохочут на весь квартал, и в конце концов ты обгоняешь всех и в этот миг кажешься себе Лоуренсом Аравийским на белом коне!

А в жаркий летний полдень ты крадешься к пожарному гидранту, и откручиваешь кран до отказа, и перекрываешь струю консервной банкой - возникает великолепный фонтан, и твои друзья-приятели пляшут в облаке его брызг, и тротуар вокруг становится черным, влажным и блестящим. А когда приближается полицейский, вы бросаетесь врассыпную и издалека наблюдаете, как он гаечным ключом снова закручивает кран, - от праздника солнца и воды остается одно воспоминание.

А в сумерках ты слышишь песню вечернего города, ведь у города есть своя песня, и она лучше всего слышна в часы, когда с реки тянет прохладой, когда нагретые за день тротуары и стены зданий отдают тепло, и в этой песне сливаются гудки автомобилей, и визг тормозов, и гул человеческой толпы. В это время вы с друзьями, устав от дневных забав, устраиваетесь со стаканчиками мороженого в руках на ступеньках какого-нибудь крылечка и шепотом обмениваетесь весьма - кто бы мог подумать? - самостоятельными мнениями по вопросам секса, религии и философии.

А потом наступает осень, но в городе не видно, как желтеют листья, потому что деревьев здесь нет, об этом я уже говорил, просто воздух день ото дня холоднее, и это означает, что лето уходит на заслуженный отдых, и если ты школьник, то для тебя близится время великих свершений, недаром ты купил за пять долларов и четыре цента блокнот с отрывными листами и новые карандаши и всё чаще вспоминаешь запах школьных коридоров, позабывшийся за летние месяцы, и тебе нравится этот запах.

И вот уже на улицах холодрыга, и пешеходы двигаются в миллион раз быстрее, чем прежде, и тебе внезапно открывается, о чём он сейчас думает, твой город: лето прошло, хватит валять дурака, хватит бездельничать, пора готовиться к суровой зиме и потуже затягивать пояс.

А зимой снегоуборочные машины, огромные, как танки, ползают по улицам и сгребают снег к поребрику. Сугробы высятся как горы, и в этой стране холода и льда ты впервые начинаешь дорожить теплом, которое возникает при общении с другими людьми.

Ирландской крови в тебе нет, но весной, в день святого Патрика, ты обязательно повязываешь зеленый галстук потому, что в твоем классе есть девочка-ирландка, с которой ты уже целовался, и вот, напевая «Зов Ирландии я слышу», ты прогуливаешь уроки, чтобы посмотреть парад в центре города. И там, на параде, ты снова видишь полицейских. Их много, они проходят ровными шеренгами, все в синем. Позднее ты и сам станешь полицейским, и на то будут свои причины, и всё же воспоминание об этом параде навсегда останется в твоей памяти, навсегда тебе запомнится, каким неожиданно ласковым для марта был утренний бриз и каким теплым было солнце в этот день, возвещающий каждому ирландцу начало весны.

А когда впоследствии тебе случается уезжать из этого города, он постоянно зовет тебя обратно, и ты слышишь его призывный голос повсюду и в любых обстоятельствах: и в караульной будке на верфи в Бостоне; и на палубе миноносца в лунную ночь, когда Тихий океан дремлет безмятежно, как младенец; и за сорокамиллиметровым орудием, дымящееся жерло которого поворачивается вслед за закладывающим вираж вражеским самолетом, - едкий запах бездымного пороха забивает ноздри, барабанные перепонки едва не лопаются от беспрерывного «бух! бух! бух!», и всё равно ты слышишь песню этого города, не забываешь её и не можешь забыть, потому что в ней есть и твои слова.

Короче, я горожанин, и прогулки по пересеченной местности не вызывают во мне энтузиазма. Не люблю я глухие лесные тропы, мне противно гудение насекомых и прочее неизвестного происхождения цвирканье, чваканье, чмоканье. Также я не нахожу ничего приятного в том, что, когда вылезаешь из машины, на голову тотчас падает сеть, сотканная лесным пауком.