Лео Мале - За Лувром рождается солнце

– Здравствуйте, сударь, – все же произнес он скорее по привычке, чем из симпатии.

– Проходил мимо, – сказал я. – Хочу сообщить вам новости о вашем постояльце.

– Ах, да, о господине Лере?

– Да.

– И что?

Он не пытался скрыть, что ему в высшей степени наплевать на Лере, на состояние его здоровья и на все остальное.

– Он не умрет.

– Тем лучше, – произнес он, как и прежде с лишь напускным интересом.

Он подобрал свои листки для лошадников. Я кивнул на них:

– Грунт хорош сегодня?

– Лучше, чем ставки! – пробормотал он.

– Да! Скажите-ка! – произнес я, словно только что припомнил: – А что с его вещами?

– Чьими? Лере?

– Да.

– С его багажом? Вы хотите сказать, с его чемоданом? У него был с собой только маленький чемоданчик.

– Что с ним стало?

– Разве он не у него?

– Непохоже.

Малый бросил на меня косой взгляд и после короткого размышления над тем, как лучше поступить, пожал плечами:

– Ну, за этим надо обращаться к мусорам. Они все подобрали, и раненого и вещи... От удара все рассыпалось... понимаете, сударь, чемодан раскрылся. Он не был дорогим, надежным... Халтура.

– Сплошхалтура! Он нахмурился:

– Как вы сказали?

– Так могла бы называться кобылка, но это другое. Сплошхалтура. Царство эрзаца, если угодно.

– Да.

Он снова пожал плечами:

– ... Короче, я весь хлам уложил, слишком торопливо, признаюсь, и фараоны все забрали... Наверное, держат чемодан в участке или на складе, не знаю.

– Да, конечно. Ладно. Спасибо и большей удачи завтра.

Он не ответил.

Выходя, я заметил его отражение в зеркале.

Провожая меня настороженным взглядом, он почесывал себе подбородок. Наверное, несколько часов сна ему бы не повредили, а щетина, обветренная свежим воздухом ипподромов, похоже, крайне ему досаждала.

В кабинете меня ожидал славный сюрприз. Кого же я вижу усевшимся в кресло для клиентов, кто, бросив в шляпу пару перчаток из пекари и положив шляпу себе на колени, уставился серыми глазами на столь приятный для созерцания профиль Элен Шатлен, упоенно печатавшей на машинке?

Мой утренний преследователь.

При моем появлении он встал и церемонно поклонился.

– Здравствуйте, господин Нестор Бурма, – сказал он. Его голос не был неприятен. Даже, я бы сказал, чуточку певуч, и неуловимый акцент временами едва заметно, как след бабочки, ощущался в некоторых словах.

Я ответил на его приветствие и сразу же перешел в наступление:

– Думаю, мы уже виделись, сударь... э-э... ваше имя, сударь?

Элен прекратила терзать машинку и, бросив взгляд на лежавший перед ней листок бумаги, сказала прежде, чем посетитель успел открыть рот:

– Кирикос.

– Би, барышня, – поправил тот, вежливо улыбаясь. – Бирикос. Никола Бирикос.

– Какая разница! – воскликнула Элен. Очевидно, моей секретарше не пришелся по душе курча-воволосый, с тяжелым подбородком и тонкими усиками над узкими губами г-н Бибикокорикос.

– Если вам угодно, – смирился грек.

Ему, наверное, разъяснили, что спорить с молоденькими парижанками не галантно.

– Итак, господин Бирикос, как я говорил, мы уже с вами встречались.

– Очень возможно.

– Сегодня утром вы считали мух в холле гостиницы "Трансосеан".

– Действительно, я остановился в этой гостинице. Но в это время года в Париже нет мух.

– Это всего лишь образное выражение.

– Так вот оно что! – воскликнула Элен, сообразив, что мы имеем дело с моим преследователем.

Она этого не высказала, но взгляд ее говорил достаточно ясно: "А он тертый калач, этот браток!", явно забыв, что греки предпочитают лепешки.

– ... И насмотревшись мух, – добавил я, – вы стали таким же назойливым, как и они.

Он улыбнулся. Чистый мед. И поклонился. Похоже, у него гибкая поясница.

– Второй ваш образ мне понятен. Иными словами, вы утверждаете, что я следил за вами.

– Совершенно верно.

– Не скажу, что пришел специально затем, чтобы извиниться, сударь, но почти что...

– К делу, – сказал я. – Что вам от меня нужно?

Он заколебался, потом произнес:

– Ничего. Я просто зашел извиниться за свое неприличное поведение этим утром. Да, в конце концов, ничто вас не обязывает удовлетворять мое глупое любопытство. Мне лучше извиниться и уйти. И так с моей стороны крайне невежливо досаждать вам таким образом.

Я задержал его.

– Останьтесь, – сказал я. – Помимо всех других соображений мне бы очень хотелось узнать, почему вы за мной наблюдали.

Он огляделся:

– В ногах правды нет. Не могли бы мы где-нибудь присесть, чтобы поговорить спокойно?

– Пойдемте, – сказал я.

Я провел его в свой личный кабинет и указал на стул.

Он уселся, спросил разрешения угостить меня турецкой сигаретой, даровал одну себе и предложил прикурить от зажигалки, как мне показалось, из литого золота.

Когда со всеми этими светскими штучками было покончено, он заявил:

– Сударь, Париж – удивительный город...

Это звучало, как речь, адресованная председателю муниципального совета. Я не был председателем муниципального совета, но поддакнул. Это никого не компрометировало, включая сам Париж.

– ...В нем происходят события...

Он подыскивал слово.

– ...удивительные, – подсказал я.

– Именно. Мне не хотелось бы повторяться. Сегодня утром, как почти все эти дни, я скучал в холле гостиницы "Трансосеан". Однако накануне мы развлекались и, казалось бы, что-то должно было остаться в настроении...

Правда, развлечение могло быть не по вкусу дирекции отеля, но мне-то какое дело?.. Короче говоря, мы узнали, что один из постояльцев гостиницы... человек, с которым я, кстати сказать, был слегка знаком, ибо мы здоровались при случайных встречах в коридоре или лифте... господин Этьен Ларпан...

– ...был убит?

– Да. Уже само по себе довольно необычайное происшествие, не так ли?

Я сделал гримасу:

– Знаете ли... Мне оно кажется весьма заурядным.

– Вам – может быть. Вы детектив. Не я... Потом мы узнаём, что этот господин Ларпан был... как вам это сказать?

– В сложных отношениях с законом?

– Да. Все это страшно увлекательно.

– И что дальше?

– Гм...

Он выглядел растерявшимся:

– Я вам докучаю, сударь?

– Совсем нет, продолжайте.

Он пробежался пальцами по полям своей шляпы. Его пальцы были полноваты, что не вязалось с его худощавым лицом.

– Да, да, – произнес он. – Я чувствую, что вам докучаю. Ну... буду покороче...

И он закатил целую речь:

– Я почувствовал интерес к господину Ларпану. Вы ведь можете понять, что мне было скучно? Очень скучно. И я докучал другим. Но... буду короче. Я был в холле, когда услышал, – о, совершенно невольно! – как вы спрашивали, у себя ли Женевьева Левассер. А я знаю, что Левассер...