Александра Стрельникова - Жизнь - жестянка [СИ]

Первой в дом, естественно, вступает бабушка. Стрельников и подоспевший к дверям Кондратьев замирают в изумлении. Вид у них такой, словно обоих тянет вытянуться во фрунт и щелкнуть каблуками. Знай наших! Шляпка из итальянской соломки. Костюм от Шанель. Сумочка Хермес. Туфельки, перчатки… Черный жемчуг в ушах и вокруг шеи, белое золото на пальцах и запястьях, благородное серебро в волосах.

Я молча горжусь. А потом случайно ловлю свое собственное отражение в зеркале прихожей и понимаю, что мне конец: драные джинсы и футболка. Бабушка меня пристрелит!!! Пока она здоровается со Стрельниковым и Кондратьевым, обводя обоих благосклонно-заинтересованным взглядом, я делаю шаг назад, потом еще, еще… И стремительно удираю наверх. Бабушка, которая прекрасно разгадала мой маневр, смеется. Я не слышу, но знаю что это так.

Выбор у меня невелик. К Коршунову я переезжала прямо скажем не на совсем. Меняю джинсы и футболку на платье, которое взяла, чтобы можно было поехать в случае чего на совещание к моему продюсеру или на допрос к полицейским. Так… Туфли. Быстро прохожусь щеткой по давно не стриженным волосам. Немного помады на губы и… Я готова. Все, что могу…

Спускаюсь вниз. Еще с лестницы вижу, что бабушка прибыла не одна. Борзунова нет, зато имеется почетный эскорт в виде двух генералов. Судя по тому, как их ест глазами Кондратьев, мужики весомые.

Погрузневшие, морщинистые и лысые вояки смеются, наперегонки ухаживают за бабушкой и, как мне кажется, прямо на глазах молодеют, становятся красивыми, легкими, смелыми… Звон шпор, ветер в перьях плюмажей и легкий шелест выдвигаемой из ножен шпаги… Бабушка умеет превращать даже серых канцелярских мышей в грозных камышовых котов. Что уж говорить о бравых вояках?

На меня внимания никто не обращает. Не удивительно. Когда в помещении находится моя бабуля, все взгляды бывают направлены только на нее. Она замечает меня первой. Улыбается широко и радостно и раскидывает руки, готовая встретить меня объятиями. От нее пахнет духами и корвалолом. Я внезапно пугаюсь. Ей ведь уже скоро 70! Шепчу тихонько:

— Ты в порядке? Хорошо себя чувствуешь?

Так же тихо в ответ:

— Когда вокруг столько мужчин, я всегда себя чувствую хорошо.

Смеется. Отстраняет меня. Осматривает. Явно остается недовольной. А я ведь старалась!

— Господа!

Поворачивается к генералам.

— Позвольте представить вам мою внучку — Ксению Соболеву.

Господа по очереди прикладываются к моей ручке, но тусить возвращаются к бабушке. Не котируюсь я рядом с ней. Отступаю в сторону. Сажусь в кресло, закинув ногу на ногу. Стрельников и Кондратьев, замершие в некотором отдалении у стены, как по команде уставляются на мои коленки. Это бодрит. Может не так все и плохо у меня? Или им просто совсем уж нечего делать?

Внезапно ловлю на себе недоумевающий взгляд бабушки и осознаю всю степень своей неправоты. Я в этом доме хоть и не хозяйка, но… Но должна же хоть что-то предложить гостям! Вскакиваю, но двинуться в сторону шкафчика с напитками так и не успеваю. Дверь, ведущая в гостиную из прихожей, открывается — мне видно, что ее придерживает здоровенный тип в черном костюме и с микрофончиком в ухе — и к нашему обществу присоединяется Александр Петрович Борзунов собственной персоной. А за ним… За ним идет хмурый Коршун. Видимо бабушка Александра Петровича хорошенько пресанула, если он начал шевелиться с такой быстротой. Завидую я ей! Это великий талант вот так — не повышая голоса, спокойно, не сказав вроде ничего такого, заставить человека чувствовать себя распоследней свиньей. Или напротив — лучшим из людей.

Физиономия Коршуна уже окрасилась всеми цветами радуги, над бровью едва поджившая рана — кровь запеклась сама собой, никто не позаботился даже йодом обработать. Одежда грязна и местами порвана. Когда его представляют бабушке, и он с изяществом истинного дамского угодника склоняется над ее пальчиками (как же иначе?) вижу, что и руки его сильно пострадали — костяшки сбиты.

Борзунов волнуется и выглядит несколько смущенным. Коршунов ясен как июльский полдень. Стрельников и Кондратьев затаились и кажется даже не дышат. А я… Я понимаю, что в самое ближайшее время мне из этого дома придется съезжать… Взгляд Коршунова, который нет-нет да задерживается на мне, до такой степени ничего не выражает, что мне становится жутко. Впрочем, он не долго остается с нами. Галантно извинившись и сославшись на необходимость привести себя в порядок, Коршун уходит наверх. Я же подбираюсь бочком к Борзунову.

— Александр Петрович!

— А… Ксения…

— Я не хотела загонять вас в угол…

— Однако вы это сделали.

— Я не могла иначе. Простите.

Твердо встречаю его взгляд. Он ничего не отвечает и снова поворачивается к бабушке, полностью игнорируя меня. Уйти бы отсюда прямо сейчас. Открыть дверь, пересечь улицу и оказаться дома. Одной. И зачем я позвонила бабушке? Теперь ведь она с меня не слезет, пока не разрулит всю мою жизнь по своему усмотрению…

Медленно, глядя в пол, бреду в сторону лестницы и почти налетаю на спустившегося вниз Коршунова. Он смотрит на меня в упор, глаза в глаза — на каблуках я почти такого же роста, что и он. От него уже пахнет не тюрьмой, а одеколоном. Волосы влажные. В распахнутом вороте свежей рубашки, в беззащитной ямке в основании шеи блестит капелька воды. Сглатываю и отвожу глаза. Он молчит. Пауза ощутимо затягивается. Жду его слов, невольно начиная втягивать голову в плечи. И оказываюсь совершенно не готова к тому, что он произносит.

— Ты сегодня очень красивая.

— Что?!!

Наклоняется ближе.

— Убивать я тебя буду потом. Без лишних глаз и ушей. А пока, будь любезна вернись к своим гостям.

Слово «своим» он выделяет и интонацией, и движением бровей. А потом делает широкий приглашающей жест рукой в сторону гостиной, из которой я так хотела улизнуть незаметно. Ну да. Как известно, ни одно доброе дело не остается безнаказанным… Впрочем, я ведь знала, что этим все и кончится. Так что — чего ж теперь?

Мужчины толпятся возле благосклонно взирающей на них бабушки. Я столбом торчу в стороне. Но одно полезное дело все-таки сделала — под руководством Коршунова накрыла на стол какие-то легкие закуски, расставила стаканы и выпивку. Таскать все это мне помогают Стрельников и Кондратьев. По-прежнему — образцовая шведская семья.

Коршунов уже все знает. Видимо Борзунов просветил его о моем участии в его освобождении по полной. Замечаю, что он перебросился парой слов и со своими «подельниками» — Стрелком и Кондратом. Меня все по-прежнему игнорируют, как чумную. Опять строю план смыться по-тихому, но не тут-то было. Коршун, оказывается, только прикидывается, что даже и не смотрит в мою сторону, а на самом деле не выпускает меня из поля зрения ни на минуту. Мой побег пресечен.