Сергей Гайдуков - Взгляд врага

Артур тем временем изучал свой ботинок, беспокоясь, не испачкал ли его в моей крови. Бледный осторожно кашлянул:

— Артур, время...

— Я помню, — спокойно отозвался Артур. — Я еще не сказал. Слушай, друг... Я все это веду к тому, что я — это не тот человек, которого можно безнаказанно пинать в туалете. Даже если ты из ментовки...

— Он не из ментовки, — поправил бледный.

— Тем более. Я такого не прощаю. Тем более я не терплю, когда кто-то слишком дошлый лезет в мои дела. То, что у нас с Фокиным и с его предками, — это наше дело. Мы сами разберемся. А ты залезь в ту нору, из которой вылез, закройся покрепче и не высовывайся, если хочешь остаться целым. Увижу еще раз твою гнусную рожу — урою окончательно. Врубился?

Я молчал. Разговаривать с этим придурком мне не хотелось. Да еще и вкус крови на губах...

— Ну что, расписку с тебя брать? — Артур еще раз пнул меня.

— Артур, поехали, — заторопился бледный. — Нормально ему врезали. Он все понял. Просто сказать не может.

— Поехали, — махнул рукой Артур. — Петя, ты еще тут поработай напоследок...

— Это в каком смысле? — не понял усатый Петя.

— Ну сделай еще что-нибудь...

Я подумал, что Петя сейчас повторит свой коронный трюк со слюнопусканием, и постарался оторвать руки от асфальта, чтобы закрыть лицо. Но усатый попросту пнул меня в голову, словно это был футбольный мяч. Я дернулся, как от электрического разряда, пропущенного сквозь тело.

Усатый перешагнул через меня и двинулся куда-то, насвистывая «Электричку» Алены Апиной. Ненавижу эту песню.

Я с трудом перевернулся на живот, и вечерний воздух обжег мою покрытую царапинами и ссадинами спину. Зато теперь я видел всю эту компанию. Конечно, они приехали на «БМВ». Я видел, как Артур и бледный тип со шрамом на лбу садятся на заднее сиденье. Еще какой-то тип сидел за рулем. Они ждали Петю, который добросовестно исполнял поручение Артура. От этого зрелища я заскрипел зубами. Что-то закипело у меня внутри. То ли ярость благородная, то ли разум возмущенный.

Петя вытащил из кармана охотничий нож с широким лезвием и стал резать покрышки на моей «Оке». Запала у него хватило на два колеса. Потом он поднял с земли камень и разбил стекло. Сначала — боковое, потом лобовое. После чего засунул в разбитое окно руку и вытащил с переднего сиденья мои вещи — спортивную куртку, фонарик, небольшую сумку и книжку про Николая Второго.

Все это полетело в лужу. Напоследок Петя расколотил фары, плюнул на капот и удалился с сознанием честно исполненного долга. Я понял, за какие заслуги Артур таскал его с собой. Настоящая машина разрушения. Ему бы еще научиться жрать стекло и металл. Цены бы Пете не было.

Заработал мотор «БМВ», и водитель нетерпеливо крикнул:

— Ну ты скоро там?

Петя неуклюже побежал к машине и плюхнулся на переднее сиденье. «БМВ» резко тронулся с места и исчез в темноте, оставив о себе воспоминание в виде легких бензиновых паров.

Я подтянул ноги к животу, толкнулся руками от земли и сел. Фонарные столбы, девятиэтажный белый дом и моя изуродованная «Ока» закружились перед моими глазами в сумасшедшем вальсе. Меня тошнило.

Я дополз до лужи, в которой валялись моя куртка и книга, смочил ладони в грязной воде и провел ими по лицу. Было больно, но эта боль и холодная вода привели меня в чувство.

Я выловил размокшую книжку из лужи и положил рядом с собой на сухое место. Как там говорил сегодня Макс? «Они пойдут на принцип и ответят тебе по полной программе». Черт возьми, Максу можно смело работать предсказателем будущего.

Только и мне захотелось пойти на принцип. Не из-за денег, не из-за Коли Фокина, а просто так. Не люблю, когда мои книги швыряют на землю. По-моему, это свинство. И сказать усатому и его компаньонам, что они — свиньи, а вовсе не крутые парни, — дело принципа. Сначала сказать, а дальше посмотрим.

Я завернул книгу, фонарик и сумку в испачканную куртку, положил этот сверток на капот машины. Мне все еще было плохо. Я сплевывал сгустки крови, а во рту на месте двух или трех зубов вдруг обнаружились острые обломки. Каждый вздох отдавался адской болью в легких. Шея, которой и так досталось днем, распухла. Я не мог повернуть голову, а в самой голове еще звучало эхо выполненного усатым пенальти.

Со стороны я, должно быть, выглядел ужасно — какая-то приличного вида парочка шла к подъезду, увидела меня и перешла на легкий бег. Я помахал им вслед рукой.

На спине от рубашки практически ничего не осталось — разодралась об асфальт, когда меня волокли из подъезда. А липкая теплая пленка, покрывшая голову, как глазурь — праздничный торт, — это кровь. Последствие счета ступенек головой.

Сил что-либо делать у меня не было. Я просто лег спиной на капот машины, широко раскинув руки. Снова звездное небо, только теперь его не загораживают противные усатые морды. И то хорошо.

Когда боль в голове стихла, я спросил себя: «А как это, интересно знать, они меня подловили? Неужели я таскал их за собой от Молодежного парка?» Просто фантастика. Нет, должно быть простое объяснение. Удостоверение, которое я любезно показал сержанту. Там была фамилия, и при желании сержант мог узнать мой адрес. Засесть в засаду, подождать, пока я поеду к Фокиным...

Нет, слишком сложно. Если бы я был чуть в лучшей форме, то постучал бы себя кулаком по лбу, чтобы мысли шевелились быстрее. Однако сейчас мне было жалко и лоб, и кулак, поэтому мыслительный процесс затянулся.

Потом я посмотрел на девятиэтажный дом, где еще светилась треть окон. Все оказалось очень просто.

В конце концов они все-таки открыли. А что им оставалось делать? Я жал на кнопку звонка фокинской квартиры минут пять кряду, а затем, не находя ответа у обитателей квартиры, принялся изредка постукивать в дверь ногой.

На этот раз вперед выставили Фокина-старшего. Нина Валентиновна побоялась в столь позднее время высовывать нос на лестничную площадку. Да и муж, обязанный проявить в такой ситуации храбрость и решительность, отгородился от меня цепочкой.

— Что вы... — начал он и замолк. Несколько минут Фокин потрясенно осматривал меня с ног до головы. Посмотреть было на что. Хотя я вытер курткой лицо и руки, тем не менее кровь — штука трудносмываемая. На рубашке и джинсах у меня ее было достаточно. Вместе с грязью.

Когда мне надоело ему позировать, я сказал:

— Это не выставка авангардного искусства.

Он сглотнул слюну и отступил назад. Глаза его забегали, как у мальчика, разбившего любимую мамину вазу и свалившего вину на младшую сестру.

— Что там такое, Вася? — раздался грозный голос Фокиной. Грозить она предпочитала из дальней комнаты: — Если он не прекратит, вызывай милицию!