Эллери Куин - Смерть в театре (сборник)

Когда волнение немного улеглось, Тауэрсы, Джералд и капитан Полхэм собрались в гостиной Шанса, чтобы обсудить случившееся. Советник сидел, прикрыв глаза дрожащей рукой. Джеф был страшно бледен, но продолжал требовать ответа на все свои вопросы.

Люси успела уже несколько раз повторить все те же подробности. Она находилась на грани нервного припадка.

— Я сразу поняла, что он сошел с ума и задумал меня убить... Сначала он повез меня на набережную, где убили Рекса. Но там оказалось многолюдно. Тогда он решил ехать в театр. Он был совершенно невменяемым. Не он ли сам убил и бабушку, и Рекса?

— Нет! — мрачно отрезал Шанс.

— Я была уже готова к смерти, но когда увидела вас, Шанс, на сцене, а сзади капитана Полхэма, у меня появилась надежда на спасение,— продолжала неестественным, высоким голосом Люси.— Но потом я заметила у вас в руках не пистолет, а сигарету и решила, что все окончательно посходили с ума...

— Люси!

Шанс обратился к ней непривычно грозным голосом, к которому артистка не привыкла.

— Немедленно расскажите все капитану!

— Друг мой, надо ли снова к этому возвращаться? — начала она, нервно дрожа.— Я уже больше не могу... Клянусь, больше ничего не было. Мне не о чем рассказывать...

— Вы рассказали всю правду?

— Да, да!

— И вы не выплачивали Рексу постоянно значительные суммы денег?

— Нет, никогда! Клянусь вам!

— Простите меня,— Шанс повернулся к Полхэму,— что я вмешиваюсь в ваши обязанности, но я в полном смысле слова валюсь с ног от усталости, а с таким грузом на душе я просто не смог бы ни на секунду закрыть глаза.

— Продолжайте, я вас внимательно слушаю,— сразу насторожился Полхэм.

— Разговаривая снизу, со сцены, с этим несчастным Бевом, я внезапно все понял. Временное помешательство Бева, разумеется, не имеет никакого отношения к обоим содеянным преступлениям. И мне открыл глаза на все случившееся случайный жест совсем другого человека...

Шанс подошел к советнику и взял у него из рук зонтик, аккуратно спрятанный в чехол.

— Вам не кажется, что острый конец этого зонтика похож на тот предмет, которым пронзили глаз Рексу и даже проникли ему в мозг? Мы с капитаном видели, как вы собирались пустить его в ход против Бева. Я тогда обратил внимание на то, что вы держали зонтик, как кинжал или нож...

Полхэм взял в руки зонтик и стал внимательно его разглядывать.

Советник потрясенно молчал.

— Кто вам сказал о двери, ведущей на проход? — настойчиво спросил Шанс.— Ведь вы, мистер советник, никогда не бывали ни за кулисами, ни у меня дома! Откуда же вам все это известно?

Советник открыл было рот, но сразу же его закрыл.

Шанс уверенно продолжал:

— Не вы ли регулярно приходили после закрытия театра, чтобы расплачиваться с Хемингуэем?

— Шанс! — закричала Люси.— О чем вы говорите?

Но Шанс жестом приказал ей молчать.

— Нам известно, что за последние три года кто-то передал Рексу Хандлею самое меньшее семьдесят две тысячи долларов. Если ему платила не Люси, тогда кто же? Я только что собственными глазами видел, как советник целился зонтиком в голову Бева Уотсона, защищая Люси... Убежден, именно так он убил Хемингуэя. Прекрасно помню его слова о том, что он заботится только о добром имени своих дочерей. Это совсем не отцовская любовь, а непомерная гордыня, чванство. Скандал в семье мог бы неблагоприятно отразиться на его положении члена правления университета, советника, крупного финансиста. Ради сохранения престижа этот спесивый чиновник способен убить даже родную мать!

Произнося последнюю фразу, Шанс умолк в растерянности, осознав, что она прозвучала отнюдь не иносказательно.

Старый советник напрягся, как струна. В глазах появилось отсутствующее выражение. По-видимому, у него наступил нервный кризис. Во всяком случае, он по-своему воспринял слова Шанса, потому что внезапно заговорил еще более пронзительным, чем всегда, голосом.

— Она всегда обращалась со мной как с несмышленым ребенком, никогда не верила мне и не прислушивалась к моему мнению. Ради Джеффри, ради его счастья она готова была принести нас всех в жертву. Чтобы избавить мальчика от огорчений и переживаний, я должен был мириться с подлым шантажистом и ежегодно бросать на ветер такие безумные деньги! И этому не было конца. Хемингуэй грозил огласить некоторые подробности о своей жизни с Люси и правду о Джеффри...

— Какую правду? — быстро спросил Джеф.

Советник, видимо, опомнился, потому что робко взглянул на Люси и заговорил гораздо спокойнее:

— А я был бы тоже преступником, хотя не имел никакого отношения к той истории!

— К какой истории? — теперь уже спросил капитан Полхэм.

— Ну... я ведь знал все три года, что Рекс Хандлей жив и здоров. Он явился ко мне в контору и пригрозил придать гласности кое-какие некрасивые факты о Люси, если только я не куплю его молчание. Вот я... и платил. Что мне оставалось делать? Думаю, только мы с Люси понимаем друг друга, хотя она-то мне сама ничего не рассказывала... Излишне добавлять, что я не намерен... Короче, Рекс Хандлей меня шантажировал. Я платил ему не наличными, а чеками на имя некоего Джона Смита. В банке на это имя был открыл счет. За год я должен был делать шесть взносов по четыре тысячи долларов каждый, то есть раз в два месяца. Вы понимаете, что это меня разорило бы? Я больше был не в состоянии с этим мириться и предложил Хемингуэю от него откупиться, дав ему единовременно какую-либо крупную сумму. Но он только рассмеялся мне в лицо и имел наглость заявить, что мои деньги идут на правое дело, а если я перестану платить, то тогда вмешается сам Джон Смит и мне не поздоровится...

В прошлое воскресенье вечером меня вызвала мать. Она заявила, что Люси зашла слишком далеко, придумав нелепую историю о наследственном психозе в роду Ханд-леев, и рассказала мне кое-что о Рексе Хандлее, то, что она узнала от самой Люси. Разумеется, далеко не все. Она не знала ни о его вымогательстве, ни о том, что он работал в тайной политической организации, жил в нищете только ради того, чтобы иметь возможность служить делу, которое считал правым и которому отдал жизнь. Он не посмел открыться даже собственному сыну и старику дяде, воспитавшему его, боясь повредить этой организации. Несколько раз он говорил мне, что только это его безумно мучает. Он был человеком одержимым и считал себя обязанным своей жизнью искупить какую-то ошибку, совершенную двадцать лет назад... Мать, конечно, всего не знала и выделила специально сто тысяч долларов для Рекса, надеясь, что сумеет заставить его уехать подальше, пригрозив, что, в противном случае, сообщит полиции, кто он такой в действительности.

Она также считала, что пора рассказать Джеффри всю правду о взаимоотношениях его родителей, потому что он уже достаточно взрослый, чтобы судить и прощать!