Эллери Куин - Смерть в театре (сборник)

Утром у меня голова шла кругом от предположений, которые я сама же и делала. Но в основном я подготовилась к встрече с Рексом.

Раздался звонок у входной двери. Я его впустила. Рекс держался спокойно и сдержанно. Он мне подробно рассказал, что с ним случилось: в последний момент ему удалось выпрыгнуть с парашютом из пылающего самолета. Тяжело раненный, со сломанной ногой, он полз в горах, пока его не подобрали бедные горцы-китайцы, оказавшиеся на редкость добрыми и отзывчивыми людьми. Они выходили его. Когда он смог ходить, он ушел, боясь навлечь на них неприятности, ибо скрывать его было опасно. Он пошел наугад, надеясь попасть к своим, но угодил в лапы китайцев-националистов. Его бросили в тюрьму. Все его забыли, наше правительство, считая его мертвым, о нем даже не справлялось. Тут началась война, город и тюрьму, в которой он сидел, захватили японцы. Он бы там погиб, если бы в скором времени лагерь не отбили «красные китайцы»...

— Героическая жизнь! — отчетливо произнес капитан Полхэм.

Люси сделала вид, будто не слышала этого замечания.

— Несмотря на жалкое состояние Рекса, один друг помог ему воскреснуть из мертвых. «Ты помнишь Торнтона, Люси? — спросил у меня Рекс.— Чудесный и верный друг!»

Потом Рекс работал, не гнушаясь ничем. Воевал с китайцами, но не летал, этого он не мог делать по состоянию здоровья. Жил, как мог, но в конце концов его замучила тоска по родине, и он вернулся в Америку, скопив, недоедая, деньги на проезд. Меня он сразу же нашел по афишам, да и мои портреты то и дело появлялись в газетах и журналах.

«Чего же ты хочешь? — спросила я его.— Ведь мы даже не женаты!»

Его глаза сузились с тем демоническим блеском, который мне был так хорошо знаком. «Тебя!» — ответил он мне.

Я предвидела такой ответ и в ту бессонную ночь подготовилась к тому, что он набросится на меня, как голодный тигр. Я холодно взглянула на него и односложно произнесла: «Прекрасно!» Потом вошла в спальню, разделась и повернулась к нему: «Чего же ты ждешь?»

При этом воспоминании Люси побледнела, на лбу у нее выступили бисеринки пота.

— Он издал какой-то звериный вопль, принялся колотить руками по стене и мебели, а потом пулей выскочил из квартиры. А я бросилась на кровать и пыталась заглушить в себе крики отчаяния. И это было все... все!

Люси допила воду.

— Он больше не возвращался? — спросил чуть ли не шепотом Шанс.

— В книгах часто описываются случаи импотенции у мужчин. Как я понимаю, с Рексом произошло нечто подобное... Так или иначе, только наши взаимоотношения стали крайне сложными. Прежде всего он пригрозил все рассказать Джеффри, если я встану у него на пути.

Я уговаривала его уехать, но он остался, дав мне слово даже пальцем не дотронуться до Джефа. Ну а для меня, хотите верьте, хотите — нет, он почти стал Хемингуэем, каким он был для всех остальных. Не знаю, какое удовольствие он находил в том, что созерцал меня ежедневно, даже не приближаясь ко мне! Во всяком случае, я была почти уверена, что он доволен своей жизнью. Так было до сегодняшнего дня...

— Почему до сегодняшнего дня?

— Просто, мистер Полхэм, я уверена, анонимные письма написал Рекс. Читая их, я поняла, о чем он думал все эти три года: найти возможность уничтожить меня и вместе с тем погубить и Джеффри. Не стану утверждать, что это он убил бабушку, но, вне всякого сомнения, он рассчитывал, что подозрение падет на меня. Поэтому все время и подливал масло в огонь.

За двадцать лет его обида достигла чудовищных размеров... Да, кстати, я должна вот что сказать. В тот день, когда в театре впервые появился Рекс, я все рассказала бабушке. Но взяла с нее слово сохранить это в тайне. Наша бабушка была необыкновенной женщиной. Она мне сказала: «Я буду молчать, пока Джефу ничего не грозит, но если дело коснется его судьбы, я перешагну через все и поступлю так, как сочту нужным».

А через несколько дней бабушка пригласила меня к себе и сказала, что приказала всегда держать для меня сто тысяч долларов наличными, которыми я могу распоряжаться как единовластная хозяйка, не отчитываясь ни перед кем. Я могу передать их Рексу, если он согласится уехать, предварительно подписав обязательство оставить меня в покое и прекратить шантаж. Поскольку Хемингуэй вел себя очень тихо, я даже не заикалась об этих деньгах. Если я не ошибаюсь, сто тысяч долларов до сих пор лежат на мое имя у нотариуса.

— Ваша бабушка об этом говорила?

— Да, в тот день, когда я заявила, что Рекс якобы покончил с собой ввиду неизбежного безумия... Она мне сказала: «Наступило время, когда я должна действовать!» Я с ней поспорила, но она была непоколебима. «Я хотела сохранить тайну,— сказала она,— и сохранила бы ее, если бы тебе не вздумалось разбить счастье Джефа. Возможно, мне не удастся избежать широкой огласки, но все же я знаю, что Джефу гораздо легче будет расстаться с детскими воздушными замками, сказками о героическом отце, чем потерять любимую девушку и жить в постоянной тревоге, что рано или поздно его подстережет сумасшедший дом. Да, мальчику пора узнать, кем в действительности был Рекс Хандлей и почему его мать стала такою: Недаром пословица говорит, что самая дурная правда гораздо лучше самой прекрасной лжи».

— Говорила ли она вам о том, что хочет сама навестить Хемингуэя?

— Нет. Я была поражена, когда узнала, что она поехала в театр.

Расставшись с Люси, капитан Полхэм долго размышлял, сколько из услышанного им от Люси было правдой, а сколько порождено необузданной фантазией актрисы и желанием что-то пригладить, облагородить, скрыть. Ему не верилось, что выдвигаемая ею причина ненависти к мужу была достаточно весомой, даже в приукрашенном изложении. Нет, наверняка должна была существовать какая-то более серьезная и одновременно куда более веская причина для их разрыва с Рексом...

Как и говорила Люси, советник Дарвин со своим поверенным — мистером Густавом — приехали в полицию. Капитан уже успел передать Люси одной из своих служащих, чтобы та проводила ее в другую комнату немного отдохнуть и привести себя в надлежащий вид.

Советника с нотариусом провели в кабинет Полхэма, расположенный в самом конце коридора.

Советник, в великолепно отглаженном дорогом костюме, в светло-серой фетровой шляпе и с неизменным зонтиком в руках, выглядел неважно, заметно постарел и осунулся.

Даже мистер Густав куда-то подевал свою знаменитую добродушную улыбку. У него в руках был солидный, видавший виды портфель.

Драма Рекса Хандлея с его неожиданным «воскрешением» только для того, чтобы так трагически погибнуть, уже просочилась в широкие круги. Об этом говорили если еще и не во весь голос, то, во всяком случае, и не слишком деликатно.