Иван Козлов - Болевой синдром

Ехать пришлось довольно долго. Уже затормозив у нужного дома, Лаврентьев сказал:

— Послушай, офицерство — народ гордый, и я унижать тебя не хочу, но возьми «баксы», которые у меня в кошельке. Ты спас бумаги, цена которым… В общем, ты меня здорово выручил, честное слово.

— Но раз выручил — то при чем тут деньги?

Лаврентьев даже повернулся, посмотрел на Женьку повнимательней, покачал головой и сказал тихо, словно самому себе:

— Туго тебе, парень, будет. Хорошо, хоть молодой, приспособишься еще, — потом уже добавил погромче: — А почему с пустыми руками идешь? Где коньяк, цветы?

— Фляжка тут, — Женька хлопнул рукой по карману куртки. — Плоская, из нержавейки. Комбата моего. А цветы не нужны, некому их дарить. Жена у командира моего погибла, на машине разбилась. Ладно, брат, спасибо.

— Визитку с московским телефоном оставь себе, авось еще понадобится. Я в столице еще проторчу.

— Бывай.

Женька вылез из машины, поискал глазами нужный подъезд. Лаврентьев выволок на асфальт купленную картонную коробку, поставил ее у ног Зырянова:

— Может, у командира действительно телека нет, так что смотри свои автогонки по этому «ящику».

Он досказывал эту фразу, уже садясь за руль. «Ауди» резво рванула с места, и Женьке просто не оставалось ничего иного как попросить бегающих у дома пацанов подтащить упакованный «Панасоник» к лифту.

С ним он поднялся на пятый этаж, там еще раз сверился по обрывку конверта с адресом, вздохнул и нажал на звонок у нужной двери.

Дверь открылась почти тотчас.

— Ачхой Мартан, товарищ полковник! — выкрикнул Женька.

— Воистину Мартан! — протянул навстречу ему руки улыбающийся Макаров.

У Чехотного были другие версии.

За два дня до гибели, странной, непонятной, Тамара Алексеевна Макарова встречалась с подполковником Ляшенко, сослуживцем и товарищем ее мужа, Олега. Ляшенко приезжал в Москву из Чечни всего на неделю. Самолет из Чкаловского увез его обратно на войну на следующее утро после того, как сгорела в машине Макарова. Жена и две дочери Ляшенко лето проводили на Дону, у тещи, так что в квартире он жил один. В роковую ночь дома его никто не видел, свет в окнах не горел. Летевшие одним самолетом с ним показали, что выглядел Ляшенко необычно: был хмур, неразговорчив.

Все эти факты, впрочем, — послесловие. А предисловие выглядело так.

Волчкова Валентина Сидоровна, тетка покойницы, показала, что племянница в последнее время неоднократно жаловалась ей на угрозы со стороны мужа. Так, четыре месяца назад, когда Олег Макаров был в Москве, он якобы заявил Тамаре, что та испортила ему жизнь, что он чувствует, что она ему изменяет, и готов убить ее, если это подтвердится.

Перед отъездом в Москву подполковника Ляшенко Макаровым был устроен маленький сабантуйчик, в нем участвовало несколько офицеров, и один из них слышал, как полковник говорил другу: «Если все подтвердится, ты знаешь, что делать, да?»

Чехотный не любил наушничество, Чехотный презирал тех, кто закладывает друзей, но никогда не пренебрегал полученной информацией.

Тот же самолет, который доставил в Чечню Ляшенко, обратным курсом взял на борт тяжелораненого Макарова. Друзья не встретились и уже не встретятся. Ляшенко в бою оторвало ногу, он умер от потери крови. По дороге, пока «вертушка» везла его в госпиталь, неоднократно просил передать Макарову, что все подтвердилось и он поступил, как договаривались.

Так-то вот: умирал, а говорил черт-те о чем. Впрочем, это часто бывает: в последнюю свою минуту не обязательно жизнь и родных вспоминают. Бывает, начинают разбирать всего один какой-то эпизод, не проходной, кончено. Вот и тут. Убить человека — событие далеко не рядовое даже для боевого «чеченца». О нем и вспоминал Ляшенко.

Такая вот версия была у следователя. Стройная, логичная, почти без изъянов.

В принципе, изъян был один: Чехотному импонировал полковник Макаров, наитие подсказывало ему, что все в данном раскладе не так просто, а своему наитию он верил.

— Так, значит, она не погибла, Олег Иванович? Ее, значит, убили?

Женька разлил из фляги по фужерам коньяк и переспросил:

— Даже стреляли в нее, говорите? А экспертиза хотя бы установила, из чего?

— Калибр «девятка», «макаров», скорее всего. Может, завяжем на сегодня питье, а?

Женька выпил коньяк как воду, даже не скривился, бросил в рот две виноградины:

— Ты не думай, командир, я алкашом не стал. Но сегодня столько поводов, что грех не надраться. Когда убивают любимую жену…

— Я не любил ее, — сказал Макаров. — Да и она меня тоже. Последних лет пять-шесть мы жили каждый по себе. Но это ничего не значит. Убили близкого мне человека, и убили из-за меня, вот что самое страшное.

— Рамазан… Он что, чеченец?

— Не знаю. Я-то их по внешнему виду уже научился распознавать, но этого… Поначалу думал, он азербайджанец, там в первый раз с ним встретился.

— В Карабахе, что ли?

— Да, в Ханларе. Мы на окраине города размещались, в здании школы. Окна ее прямо на горы выходили, а там, по разведданным, проходили подготовку боевики и были склады с оружием…

Посетителя звали Рамазан. Одет он был в дорогое пальто, в костюм при галстуке, вел себя по-хозяйски, даже нагловато. Макаров хотел было поставить его сразу на место, но передумал: пусть порисуется, выговорится. Лишняя информация никогда не помешает.

Рамазан уже с порога, едва оглядев кабинет, заявил, что мебель тут надо поменять, освещение переделать, навесить новую дверь:

— Я так понимаю, что вы надолго сюда поселились, да? Тут действительно неспокойно, без русских братьев не обойтись.

С этими словами он подошел к столу, протянул руку для приветствия, представился:

— Рамазан. Просто Рамазан.

— Просто Назаров, — сказал Олег.

— Я, по-вашему, тыловик. В политику не лезу, занимаюсь вопросами снабжения. Если есть просьба — пожалуйста. Можем помочь с питанием, с баней.

Эти вопросы Макаров накануне обговаривал с городскими властями, чиновников этих было около десятка, но Рамазана среди них он не приметил. Об этом и сказал сейчас снабженцу.

— Город более ограничен в возможностях, чем мы, товарищ Назаров. Скажу так: я один в состоянии дать вам то, что не сможет дать вся администрация Ханлара. Яблоки, апельсины, виноград — сегодня договоримся, завтра уже будут на ваших столах.

— Договоримся — это как? — спросил Макаров.

— Хороший вопрос. — Рамазан положил на свободный от бумаг угол стола кейс, открыл крышку. — Сейчас время обеда, да? Ставь чайник, у меня есть кофе, бутерброды, хороший коньяк. Десять граммов никогда здоровью и беседе не помешают, правильно?

Рамазан извлек банку черной икры, нарезанную, уложенную в вакуумную упаковку ветчину, коробку шоколадных конфет. Появился и коньяк.