Росс Томас - Супершпион, числящийся в мертвых. Самые искусные воры

– На кого вы работаете, мистер Падильо? – спросил Уинрайтер.

– На себя. Помогаю управлять баром и рестораном.

– Я имел в виду другое.

– Что именно?

– Кто посылал вас в Африку?

– Ездил туда в отпуск. Потратил чуть ли не все свои сбережения, но поездка того стоила.

– У нас имеется иная информация.

– Любопытно.

– В Африке вы торговали оружием.

– Тут какая-то ошибка.

– Это серьезное обвинение, мистер Падильо. А вы, похоже, воспринимаете его как шутку.

– Едва ли оно серьезное, или вы не сидели бы здесь и не мямлили, как школьник, плохо выучивший урок. Вы бы принесли с собой ордер на мой арест, и в это время мы уже ехали бы в тюрьму. Ордера у вас нет, и я подозреваю, что вы браконьерствуете на чужой территории, а если хозяева узнают об этом, может разразиться крупный скандал.

– Ты имеешь в виду... – начал я, но Падильо не дал мне договорить.

– Именно, инспектор. Знаменитое ЦРУ [4] Правоохранительные органы США имеют четко ограниченные зоны действия: ФБР – внутри страны, ЦРУ – за ее пределами. .

– Так это в корне меняет дело, – ухмыльнулся я.

– Вы, я вижу, большие шутники, – пробурчал Айкер. – И нам нет нужды более терять на вас время. Мы все знаем и о вас, Падильо, и о вашем деловом партнере. Вы правы. У нас есть досье на вас обоих. И довольно обширное, – он встал. Уинрайтер последовал его примеру. – И у меня такое ощущение, что вскоре оно станет еще толще.

Они двинулись к двери. Открыли ее, но тут их остановил голос Падильо.

– Вы забыли вещественное доказательство, – и он бросил стакан с отпечатками пальцев. Реакция вновь не подвела Айкера. Стакан он поймал. Посмотрел на него, на Падильо, покачал головой. Поставил стакан на стол.

– Большие шутники, – повторил Айкер.

После чего они вышли в коридор, бесшумно притворив за собой дверь.

– Что это все значит? – спросил я.

– Вероятно, администрация отеля получила указание незамедлительно сообщить о моем прибытии. Они заглянули сюда, чтобы убедиться, что это действительно я. И время от времени будут возвращаться.

– Такой вот визит может убить Фредль.

– Я в этом сомневаюсь. Их учат не привлекать внимания, но в дальнейшем мы постараемся обойтись без нежелательных встреч. А потому не будем терять времени.

Он подошел к телефону, набрал номер. Когда ему ответили, быстро заговорил по-испански. Разобрать слова я не успевал, но определил, что говорит он на чистейшем кастильском. Разговор длился ровно три минуты. Падильо положил трубку и повернулся ко мне.

– Нас ждут через полчаса.

– Та самая женщина, которая любит хорошо одетых гостей?

Он кивнул.

– Она стареет, но по-прежнему отдает предпочтение красивым вещам. А краше денег для нее ничего нет.

– То есть она обойдется нам в энную сумму?

Падильо покачал головой.

– Едва ли. Думаю, она поможет нам из сентиментальности. Давным-давно она любила моего старика.

– В Испании?

Вновь он кивнул.

– Когда его убили в Мадриде, она переправила мою мать и меня сначала в Португалию, а потом в Мексику.

Мать Падильо, эстонская красавица, вышла замуж за испанского адвоката, которого победители расстреляли в 1937-м. Мать и сын эмигрировали в Мексику. Мать давала уроки музыки и иностранных языков. Знала она их шесть или семь и всем научила Падильо. Умерла она в начале сороковых от туберкулеза. А вот на пианино он играть так и не научился. Рассказал он мне все это еще в Бонне, при нашей первой встрече. Именно уникальное владение иностранными языками и привлекло к нему внимание разведывательных ведомств.

– И что сейчас поделывает бывшая пассия твоего отца?

– Приглядывает за моими коллегами, которые все еще при деле.

– Ты хорошо ее знаешь?

– Отлично. За эти годы мы виделись несколько раз.

– Она не делилась с другими тем, что узнала от тебя?

– А мы не будем рассказывать ей то, что знаем.

Такси доставило нас в Чеви Чейз, тихий, спокойный район, где и проживала сеньора Маделена де Романонес. В двухэтажном кирпичном особняке, выкрашенном белой краской. Построили его в тридцатых годах, так что краска немного облупилась. Терраса находилась слева, в тени высоких елей, и в жаркий день на ней, несомненно, царила прохлада. Я заплатил водителю, и мы подошли к парадной двери. Падильо нажал кнопку звонка. Изнутри донеслась переливчатая трель, залаяла собака. Как мне подумалось, маленькая. Дверь приоткрыла чернокожая служанка.

– Мы хотели бы увидеться с сеньорой де Романонес. Я мистер Падильо. А это – мистер Маккоркл.

– Миз Романонес ждет вас, – она сняла цепочку и распахнула дверь.

Вслед за ней мы пересекли холл и остановились перед сдвижными дверьми. Служанка раздвинула их и отошла в сторону. Падильо вошел первым.

К моему удивлению, нас встретила далеко не старуха. Должно быть, ей едва перевалило за двадцать, когда она полюбила отца Падильо, а теперь не исполнилось и шестидесяти, причем в полумраке гостиной она легко сходила за пятидесятилетнюю. Выпрямившись, она сидела в кресле и улыбалась, пока Падильо шел через комнату, чтобы поцеловать ей руку.

– Позвольте представить вам моего коллегу, мистера Маккоркла.

Я поклонился, также поцеловал ей руку, выслушал вежливые слова о том, что она рада нашей встрече. По руке бежали голубые вены. Кольца стоили никак не меньше десяти тысяч долларов.

– Полагаю, ты, Майкл, и вы, мистер Маккоркл, выпьете со мной кофе?

– С удовольствием, – в унисон ответили мы.

– Можете подавать кофе, Люсиль, – приказала она стоящей у порога служанке.

– Да, мадам.

Служанка отбыла на кухню, а мы с Падильо заняли два стула по другую сторону уже накрытого скатертью столика на изогнутых ножках, оканчивающихся головами льва со стеклянным шаром в пасти. Остальная мебель принадлежала к тому же историческому периоду, правда, я затруднялся определить, к какому именно. Полированное темное дерево тускло блестело. Пол покрывали восточные ковры. На стенах висели написанные маслом фамильные портреты. Так мне, во всяком случае, показалось, хотя изображенные на них люди могли и не иметь ни малейшего отношения к предкам сеньоры де Романонес. В углу стоял кабинетный рояль с поднятой крышкой и нотами на подставке. Создавалось впечатление, что хозяйка закончила играть только перед нашим приходом. От внешнего мира гостиную отгораживали плотные темно-бордовые портьеры. Вероятно, солнечный свет никогда не падал как на восточные ковры, так и на покрытые паутиной морщинок лицо и шею сеньоры де Романонес.

– Как давно мы не виделись, Майкл, – продолжала улыбаться она. – Я уже начала терять надежду, – голос у нее был удивительно мелодичный, не громкий, но повелительный.