Сью Графтон - «О» - значит омут

В любом приюте создаются ассоциации псевдо-братьев и сестер, так что, наверное, у меня была, в своем роде, семья. Нас кормили и у нас была крыша над головой, но было мало любви и привязанности и не было настоящей близости с остальными. Монахини были холодными. Они приходили в монастырь, оставляя свои семьи, бог знает, по каким причинам. У самых преданных не всегда получалось остаться. Они становились послушницами из-за страсти к церкви, но жизнь не была такой, как они воображали.

Они часто были несчастны: тосковали по дому и были напуганы. Страсть не ведет вас далеко, потому что она проходит. Тем монахиням, которые оставались, которые действительно чувствовали себя как дома, было нечего нам дать. Дистанция их устраивала.

Когда ваши бабушка и дедушка вытащили меня из этого окружения, они изменили курс моей жизни. Не знаю, что бы со мной стало, если бы я там оставалась до взрослого возраста.

— Вы были бы отмечены на всю жизнь, как я.

— О чем вы говорите, «отмечены на всю жизнь»? Вас вырастила сестра вашей матери, Вирджиния. Разве не так?

— Неоднозначное благословение, если оно вообще было.

— Благословение, которое все равно считается.

Беттина замолчала и взглянула на часы.

— Я лучше побегу, пока Корнелия не заметила, что меня нет. Сказать Таше, что она может ждать вас двадцать восьмого?

— Я все еще об этом думаю.

Когда мы закончили чаепитие, я положила альбом в бумажный пакет и проводила Беттину до машины, где она потрепала меня по щеке, сказав:

— Спасибо вам. Я боялась, что ничего не получится и дело кончится плохо.

— Рада была помочь.

Она приложила руку к щеке.

— Я не думала спрашивать, но, может быть, у вас есть свои фотографии, которые вы хотели бы поместить на дисплей?

— Вообще-то, нет. Тетя оставила коробку с фотографиями, но там нет членов семьи. Возможно, у нее были какие-то, и она уничтожила их перед смертью. Я узнала, что у меня есть родственники только четыре года назад.

— Ах вы, бедняжка. Ну, если вы хотите какие-нибудь из этих, мы можем сделать копии. Я уверена, что Корнелия не будет против.

— Не беспокойтесь. Я прожила достаточно долго без этого, надеюсь прожить и дальше.

— Ну, если вы уверены.

— Я уверена.

Мы вежливо распрощались, и я смотрела, как она садится в машину. Она проехала по улице и исчезла за углом. Я повернулась и пошла к дому с растущим чувством раздражения. В чем я была уверена, после всего, это в том, что моя задница была покрыта глазурью и подана мне на тарелочке. Бабушка брала сирот? Засверлиться веником.

Я убрала со стола, сложив чашки, блюдца и ложечки в раковину. Включила горячую воду, пустила струю жидкости для мытья посуды и смотрела, как появлялись пузыри. Выключила воду, вымыла посуду и положила в сушилку. Когда я открыла кухонный шкафчик, оттуда вылетела еще одна моль. Я начала вытаскивать продукты с полок, осторожно их инспектируя. На крышке полупустой коробки с кукурузной крупой был маленький кусочек чего-то в паутине, как крошечный гамак для насекомых. Я заглянула внутрь и увидела личинки, ползающие по крупе, как дети, играющие в куче песка.

Я достала бумажный пакет и бросила в него коробку с кукурузной крупой, за которой последовала мука, которую я даже не стала проверять. Я не могла вспомнить, зачем мне вообще понадобилось покупать муку и кукурузную крупу, но они находились у меня достаточно долго, чтобы в них завелись паразиты.

В интересах санитарии я выкинула крекеры, два заблудших пакетика хлопьев, пакет макарон и круглый картонный контейнер овсянки, крышку которого я не осмелилась поднять.

В конце концов, я поставила пакет на стол и опустошила туда весь шкафчик. В результате моего буйства там ничего не осталось, что позволило мне отскрести полки. Хорошо. Теперь идеально. Можно начинать жизнь сначала.

Когда зазвонил телефон, я вышла из кухни и подошла к письменному столу. Перед тем, как снять трубку сделала глубокий вдох, чтобы не убить несчастного, оказавшегося на другом конце линии.

— Алло?

— Кинси?

— Да.

— П.Ф. Санчес из Пуэрто. Я нашел имя ветеринара и решил вам сообщить.

— Вы нашли? Ой, как здорово! Я не ожидала, что вы позвоните.

Я подвинула поближе блокнот и открыла ящик в поисках ручки или карандаша.

— Я думал, что это может вас удивить. Я был уверен, что знаю, где искать, но попутно мне пришлось приводить в порядок все остальное. Это отрицательная черта хранения слишком большого количества бумаг. Все приходит в беспорядок. У вас есть бумага и ручка?

— Да. Давайте.

— Ветеринара звали Уолтер Макнэлли. Его заведение было на Дэйв Левин. Больница для животных Макнэлли. У меня есть адрес и телефон того времени.

Он назвал их, а я записала.

— Вы сказали «Уолтер» или «Уокер»?

— Уолтер, через «т».

— Странно. Кажется, я училась в школе с его сыном. А как насчет даты, когда усыпили Улфа?

— 13 июля 1967.

— Спасибо. Вы молодец.

— Пожалуйста. Рад был помочь. Если узнаете что-нибудь интересное, позвоните мне?

— Конечно.

Я достала телефонный справочник и открыла желтые страницы, в поисках списка ветеринаров. Там не было ни Макнэлли, ни больницы для животных Макнэлли.

Я открыла белые страницы, но единственными Макнэлли были Уокер и Каролин в Хортон Рэвин. Я записала их адрес и телефон. Сняла трубку и задумалась.

Хотя я знала Уокера, между нами не существовало никаких отношений. В выпускном классе мы с Уокером Макнэлли встречались на уроках американской истории. В то время я находилась в фазе протеста (которая длилась все старшие классы), так что меня больше интересовало прогуливание уроков, чем их посещение. В результате я успевала не очень хорошо. Но, опять же, я не была отличницей и когда не прогуливала, так что из-за моего плохого поведения большого ущерба не случилось. Единственный урок истории, который я запомнила, был в день, когда мы обсуждали различие между английской и американской социальной структурой. Учитель хотел, чтобы мы оценили причины, из-за которых колонисты основали эту нашу храбрую новую землю, и почему они в конце концов порвали с тиранией короны. По его мнению британцы непреклонно отстаивали классовые различия, в то время как мы, американцы — нет. Можете себе представить мое удивление.

Последовал оживленный обмен мнениями, большинство из них было озвучено ребятами из Хортон Рэвин, родители которых были состоятельны и поэтому глубоко убеждены в социальном равенстве. Конечно, у всех в Америке были равные возможности! Только у детей из Хортон Рэвин их было больше, чем у остальных.

Я помнила, что Уокер был элегантным, с некоторой беспечностью студента частной школы, которой я восхищалась и побаивалась издалека. Он был хорош собой, отстраненный и уверенный. Он и его окружение принимали привилегии как что-то само собой разумеющееся, и почему бы нет? Ну и бог с ними. Что вызывало мой интерес, это его неуправляемая сторона. Он увлекался быстрыми машинами и быстрыми девушками.