Сью Графтон - «О» - значит омут

— У тебя свидание?

— У меня встреча с моей кузиной Ташей, — сказала я строго.

— С кузиной? Ну, это хорошие новости. Это та, которую ты терпеть не можешь?

— Рози, если ты скажешь при ней что-то подобное, я дам тебе в морду.

— Ооо, я люблю, когда ты такая грозная.

Я подняла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть входившую Ташу. Она остановилась в дверях, оглядывая помещение. Я помахала ей, и она помахала в ответ. Она сняла пальто и повесила на крючок у входа. Она оставила шарф, который носила под пальто, и расправила его поверх своего свитера и юбки. Она была на высоких каблуках, а я — нет. Кроме этого, сходство наших нарядов поражало, так же как и других аспектов нашей внешности.

Я встала, когда она подошла к столу, и мы изобразили фальшивый поцелуй, выглядя, как пара волнистых попугайчиков, готовых заклевать друг друга до смерти.

Рози, кажется, приросла к месту, такая же реакция, как когда она видела нас с Ташей раньше.

Ее взгляд переходил с моего лица на ташино.

Я повернулась к ней.

— Рози, это моя кузина Таша. Кажется, вы уже встречались.

— Кузина. А я думала, ты сирота.

— Не совсем. Мои родители умерли, но у моей мамы было четыре сестры, так что у меня есть тети и кузины в Ломпоке.

— И бабушка, — добавила Таша.

— У тебя есть бабушка? — спросила Рози, изображая удивление. — Почему ты не пригласила ее сюда?

— Я ее спрашиваю то же самое, — сказала Таша, не желая упускать случая позлить меня.

Я не стала реагировать. Если я буду сопротивляться, эти двое объединятся и набросятся на меня.

Рози повернулась к Таше.

— Я принесу вам хорошее вино. Не такое, как пьет ваша кузина.

— Замечательно. Большое спасибо. У вас венгерская кухня?

Рози едва не замурлыкала, услышав слово «кухня», которое восприняла как комплимент.

— Вы знаете венгерское блюдо карп в сметане? Это блюдо дня. Будете моей гостьей.

Она повернулась ко мне.

— Тебе я тоже дам, в честь твоей подруги. Тебе повезло иметь кого-то близкого. Моя сестра Клотильда умерла.

— Жаль это слышать, — сказала Таша.

— Небольшая потеря. Она была невыносима до самого конца. Сейчас я принесу вино. Сидите, и я вернусь.

— Кажется, ты сделала завоевание, — отметила я, когда Рози удалилась.

— Она прелестная.

— Кроме всего прочего.

— Она хорошо говорит по-английски. Как долго она живет в этой стране?

— Шестьдесят лет, хочешь верь, хочешь не верь.

Мы болтали, пока не вернулась Рози с пыльной бутылкой с настоящей пробкой. Для меня она приносит банку с отвинчивающейся крышкой, а вино так похоже на уксус, что его можно использовать для мытья окон. Вино, которое она налила Таше, было как эликсир из райского сада — мягкое, нежное, с ароматом яблок, груш и меда.

Мы разрешили Рози заказать за нас, что она сделала бы все равно. Было лучше дать ей разрешение командовать и таким образом сохранить хоть капельку контроля.

Карп в сметане оказаля чудесным. Может быть, нужно ужинать здесь с Ташей почаще.

Каждый раз, когда мы встречаемся, я не могу удержаться, чтобы втайне не изучать ее.

Она выглядит не так, как выгляжу я, а так, как я думаю, что выгляжу, когда я в наилучшей форме. У нас одинаковые квадратные зубы, одинаковые носы, хотя мой перенес несколько оскорблений, в то время как ее сохранился в первозданном виде. У меня зеленоватые, а у нее темно-карие глаза, но форма одинаковая. Могу сказать, что она выщипывает брови, и я завидую и таланту и смелости. Иногда я пытаюсь, обычно закрывая глаза, в надежде, что не будет больно. Неизбежно я выдергиваю не тот волосок, что делает мои брови неоднородными и незаконченными. Тогда я вынуждена использовать карандаш, чтобы заполнить пробелы, что делает меня похожей на артиста театра Кабуки.

Когда мы покончили с едой и Рози убрала тарелки, Таша полезла в сумку и достала большой пухлый конверт. Я ожидала, что она передаст его мне, но она прижала его к груди.

— Я разбирала бумаги дедушки Кинси для группы по изучению истории, которая собрала деньги на перенос дома. Бабушка попросила меня этим заняться, потому что бумаг много и они в беспорядке. У нее никогда не хватало для этого терпения. Она хочет, чтобы я составила хронологию дома — когда он был построен, архитектор, планы, все такое.

Дедушка Кинси хранил все, так что, немного покопавшись, я смогла суммировать его встречи со строителями, различные архитектурные предложения, счета и чеки, документирующие проект от начала до конца. Среди всего этого я наткнулась на письма, которые, по идее, принадлежали бабушке. Я не говорила ей, что нашла их, потому что невозможно предсказать, что она с ними сделает. Скорее всего, уничтожит. Я подумала, что сначала ты должна их увидеть.

— Ну, ты привлекла мое внимание.

— Надеюсь.

Я протянула руку и взяла конверт. Под взглядом Таши открыла его и заглянула внутрь.

Там было три или четыре печатных бланка и пачка писем, соединенных двумя толстыми резинками, видимо очень старыми, потому что они лопнули, когда я попыталась их снять.

Я перебрала конверты, часть из которых была адресована мне, часть — Вирджинии Кинси, моей тете Джин. Датировка писем начиналась со второй половины 1955 — года, когда погибли мои родители — и продолжалась еще два календарных года. Одно было вскрыто, но остальные остались запечатанными. Поперек каждого конверта красовалось или настойчивое ВЕРНУТЬ ОТПРАВИТЕЛЮ!! АДРЕСАТ НЕИЗВЕСТЕН! написанное решительным почерком тети Джин, или такие же убедительные послания на почтовых штампах с пурпурно-чернильным пальцем, обличительно указывающим на адрес отправителя. Судя по выражаемой свирепости, можно подумать, что было совершено государственное преступление.

Я знала, что это такое. Во время одного из наших последних разговоров Таша спорила со мной по этому поводу. Ее мать, тетя Сюзанна, говорила, что в тот день, когда погибли мои родители, они ехали в Ломпок, в надежде помириться с бабушкой и дедушкой. Она заявляла, что после их смерти бабушка годами пыталась установить контакт со мной и в конце концов сдалась. Я думала, что это все ерунда, и тетя Сюзанна просто хочет приукрасить историю того, как меня бросили. Я никогда не разговаривала со своей бабушкой, но сущность моего конфликта с ней была в том, что она позволила мне страдать, лишенной семейного утешения и поддержки, двадцать девять лет после смерти моих родителей. Тетя Джин была неплохим воспитателем, но ей не хватало нежности и тепла. Ее отстраненность вполне могла быть впитана с молоком ее матери, но, каким бы ни был источник, пострадала я. Она преподала мне много полезных жизненных уроков, многие из которых служат мне до сих пор, но уюта, близости, сердечности было мало. Письма были доказательством, что бабушка делала попытки, которым тетя Джин дала решительный отпор.