Ричард Праттер - Детектив США. Выпуск 11

— Даже если это вас убьет?

— Меня не так-то легко убить!

Я за последние два дня сильно сдал, Бетти же, напротив, очень похорошела. Видно, период оцепенения кончился.

— Скажите, бога ради, кто мог в вас стрелять?

— Полицейский из Пасадены. Правда, он метил в другого. Я просто подвернулся под руку. Разве отец вам не рассказывал?

— Я не видела отца со вчерашнего дня, — сказала она торжественно, словно важное заявление делала.

— Вы хотите уйти из дому?

— Да. Отец сказал, чтоб я выбирала между ним и Ником.

— Уверен, что вы его не так поняли.

— Нет, именно так.

Она включила зажигание. Мотор взревел. И тут я вспомнил, что забыл вынуть чалмерсовские письма из багажника. Я пошел за ними и, пока Бетти выводила машину на автостраду, еще раз просмотрел верхние три.

Начало второго письма привлекло мое внимание:

«Мл. лейтенант Л. Чалмерс с борта «Сорел-бей», (К. А. 185) 15 марта 1945».

— Кажется, вчера вы говорили о дне рождения Ника. Вы сказали, что он родился в декабре?

— Четырнадцатого декабря, — сказала она.

— Какого года?

— Сорок пятого. В прошлом месяце ему исполнилось двадцать три. А зачем вам это знать?

— Может понадобиться. Скажите, кто вынул из пачки эти три письма, что идут не в хронологическом порядке? Ник?

— Может быть, и он. Мне кажется, он их читал. А что?

— Мистер Чалмерс, находясь на войне, прислал с борта корабля письмо, датированное пятнадцатым марта сорок пятого года.

— Я ~не сильна в арифметике, особенно за рулем. Но кажется, с пятнадцатого марта по четырнадцатое декабря будет девять месяцев?

— Совершенно точно.

— Правда, странно? Ник всегда подозревал, что его отец… ну, что мистер Чалмерс ему не родной отец. Он считал, что его усыновили.

— Возможно, он прав.

Я переложил три верхних письма в бумажник. Бетти, преодолев скат, въехала на автостраду и яростно погнала машину. Над нами коричневым покрывалом стлался смог.

Южнее по побережью стояла солнечная ветреная погода. С вершины холма, вздымавшегося над Пасифик-Пойнтом, были видны белые гребни волн и редкие парусники, кренившиеся под напором ветра.

Бетти повезла меня прямо в смизерэмовскую клинику. Холеная молодая особа с нелюбезными манерами, восседавшая в приемной, заявила, что доктор Смизерэм занят с пациентом и никак не может нас принять. Весь остальной день он проведет с пациентами и вечер тоже.

— Ну, а, скажем, через недельку, со вторника, этак в полночь?

Особа смерила меня укоризненным взглядом.

— А вы не ошиблись? Может, вам все-таки нужно отделение «Скорой помощи» при больнице?

— Нет не ошибся. Ник Чалмерс находится в вашей клинике?

— На подобные вопросы я не имею права отвечать.

— Могу я повидать миссис Смизерэм?

Особа ответила не сразу; сделала вид, будто разбирает бумаги.

— Сейчас узнаю. Как вы сказали ваше имя, повторите? — снизошла она наконец.

Я назвал себя. Она открыла дверь, ведущую во внутренние покои, и оттуда донесся такой крик, что у меня волосы стали дыбом. Пронзительный бессловесный вопль, вопль муки и отчаяния.

Мы с Бетти посмотрели друг на друга.

— Это мог быть и Ник, — сказала девушка. — Что они с ним делают?

— Ничего. Здесь не подходящее место для вас.

— А где подходящее?

— Дома, с книжкой.

— Достоевского, что ли? — сказала она резко.

— Можно выбрать что-нибудь повеселее.

— Вроде «Маленьких женщин» [15] Книга американской писательницы Луизы Олкотт (1832–1888) — слащавый дидактический роман для юношества. . Боюсь, что вы меня так и не поняли, мистер Арчер. И потом, оставьте этот отеческий тон.

— А как еще с вами разговаривать?

Дверь во внутренние покои распахнулась (на этот раз обошлось без криков), из нее вышли Мойра и регистраторша. На меня Мойра посмотрела удивленно, взгляд же, который она кинула на Бетти, был куда красноречивее. В нем разом отразились и зависть и презрение. Хоть ты и моложе, казалось, говорил этот взгляд, зато я крепче.

— Что тут творится, мистер Арчер? — обратилась она ко мне.

— В меня попала шальная пуля, если вы об этом, — и я показал на левое плечо. — Ник Чалмерс здесь?

— Да, здесь.

— Это он кричал?

— Кричал? Не думаю. — Она смешалась. — У нас в этом отделении несколько человек. И Ник далеко не самый буйный.

— В таком случае, я надеюсь, вы разрешите нам его повидать. Мисс Тратвелл его невеста…

— Знаю.

— …И она, естественно, очень тревожится за него.

— Мисс Тратвелл зря тревожитесь — Однако у самой Мойры вид был озабоченный. — Весьма сожалею, но никак не могу вас к нему пустить. Такое разрешение может выдать только доктор Смизерэм, а он полагает, что Ник нуждается в изоляции.

Рот ее скривился. Лицемерить становилось все трудней.

— А не могли бы мы, миссис Смизерэм, обсудить этот вопрос с глазу на глаз?

— Разумеется. Пройдите, пожалуйста, в мой кабинет.

Приглашение не включало Бетти. Я поплелся следом за Мойрой в ее кабинет — нечто среднее между гостиной и справочной. Абстрактные картины, развешанные по глухим стенам, казались окнами, только смотрели эти окна не на внешний мир, а внутрь. Мойра захлопнула дверь, повернула ключ в замке и привалилась к косяку.

— Взяли в плен? — сказал я.

— Я сама здесь в плену. И все б отдала, чтоб отсюда выбраться, — сказала она без намека на шутку и приподняла плечи, как бы показывая, какой тяжестью давит на нее здание клиники. — Но это невозможно.

— Муж вас не отпустит?

— Тут все несколько сложнее. Я в плену своих прошлых ошибок — что-то я сегодня так и сыплю откровениями, — и одна из них Ральф. Ну а вы — самая последняя.

— Что я сделал не так?

— Ничего. Мне казалось, я вам нравлюсь, только и всего, — сказала она искренне, отбросив лицемерие. — Прошлой ночью я в этом не сомневалась.

— Так же, как и я. И вы не ошиблись.

— Тогда зачем же вы мучаете меня?

— Я совсем не хотел вас мучить. Но похоже, что мы с вами оказались в разных лагерях.

Она покачала головой.

— Не верю. Я хочу одного — достойной жизни для всех, — и добавила — Включая меня.

— А чего хочет ваш муж?

— Того же, но согласно своим представлениям. Мы, знаете ли, не на все смотрим одинаково. Я допустила непоправимую ошибку, поддерживая Ральфа во всех его великих начинаниях, — и она обвела рукой стены. — Словно мы могли спасти наш брак, родив клинику, — и добавила сухо: — Проще было б ее арендовать.

Сложная она была женщина, говорила загадками, да и болтала слишком много. Я подошел к ней вплотную, неловко обнял здоровой рукой и закрыл рот поцелуем.

Рана в плече пульсировала, как добавочное сердце.

Мойра, словно ей передалась моя боль, сказала:

— Мне очень жаль, что вы так страдаете.