Раймонд Чэндлер - Детектив США. Выпуск 9

Три пустые гильзы поблескивали медью на желто-зеленых плитках пола, а в матовом оконном стекле красовалась аккуратная дырочка. Слева и справа от окна на штукатурке виднелись глубокие рубцы: в двух местах из-под краски проглядывало белое — так бывает, когда в стенку входит что-нибудь вроде пули.

Душевая ниша была задернута подвешенной на блестящих хромированных кольцах занавеской из зеленого с белым пропитанного маслом шелка. Когда я отодвигал ее, кольца издали тонкий скрежет, который почему-то прозвучал неприлично громко.

Когда я нагнулся, у меня хрустнуло в затылке. Так и есть, он был там — больше ему некуда было деваться. Он лежал, скорчившись в углу под двумя сверкающими кранами, и вода медленно капала ему на грудь из хромированной головки душа.

Его колени были подогнуты, но не напряжены. Две темно-синие дырочки в груди, и любая из них достаточно близко к сердцу, чтобы убить. Кровь, наверное, смыло водой.

В глазах у него было странно живое, ожидающее выражение, словно он принюхивался к запаху утреннего кофе и вот-вот собирался выйти.

Толково, чисто сработано. Ты только что побрился, разделся догола, чтобы принять душ, нагнулся, регулируешь температуру воды. За твоей спиной открывается дверь, кто-то входит. Это женщина. В руке у нее пистолет. Ты глядишь на пистолет, а она начинает стрелять.

Трижды она промахивается. Это кажется немыслимым при таком небольшом расстоянии, но это факт. Может, так всегда бывает — не знаю. Я присутствовал при этом не так уж часто.

Тебе некуда деваться. Ты мог бы броситься на нее, мог рискнуть, если б собрал свою волю в кулак, если б был из тех парней. Но ты стоишь, согнувшись над душевыми кранами, ты выведен из равновесия. Кроме того, страх вызвал у тебя оцепенение, как у большинства других людей. Поэтому тебе некуда больше деваться, кроме как под душ.

И ты залезаешь туда. Забиваешься как можно глубже, но душевая ниша тесна, облицованная плиткой стена останавливает тебя. Ты прижимаешься спиной к последней своей стене. Ты весь уже вне пространства, вне жизни. Тогда раздаются еще два выстрела, может, три, ты сползаешь по стене, и теперь в твоих глазах даже испуга нет. Это просто пустые глаза мертвеца.

Она протягивает руку и выключает душ. Запирает дверь ванной. Покидая дом, она бросает разряженный пистолет на ковровую дорожку лестницы. Это легкомысленно. Ведь, скорее всего, это ее пистолет.

Так ли это? Лучше бы это было так.

Я нагнулся и потянул его за руку. Она была холоднее и безжизненнее льда. Выходя из ванной комнаты, я не стал запирать ее. Теперь уже незачем. Только лишняя работа для полицейских.

Я вошел в спальню и вытащил носовой платок из-под подушки. Клочок льняной ткани с зубчатыми краями, обшитыми красной ниткой. В углу, тоже красным, вышиты две буковки: «А. Ф.»

— Адриана Фромсетт, — произнес я и засмеялся. Это был довольно омерзительный смех.

Я встряхнул платок, чтобы выбить из него хоть немного шипра, завернул в мягкую оберточную бумагу и сунул в карман. Вернулся по лестнице в гостиную и порылся в столе у стены. Никаких любопытных писем, телефонных номеров или папок, заслуживающих внимания, я не нашел. Может, они там и были, но я их не обнаружил.

Я посмотрел на телефон. Он стоял на столике у стены, рядом с камином. Длинный шнур, чтобы мистер Лейвери мог валяться на кушетке, с сигаретой между сочными коричневыми губами, с высоким бокалом виски со льдом на столике под боком и с массой времени для славной, долгой, задушевной беседы с какой-нибудь приятельницей. Для беседы непринужденной, томной, кокетливой, игривой, не слишком изысканной, но и не слишком откровенной — скорее всего, он любил вести разговор именно в таком ключе.

И это тоже ушло в прошлое. Я отошел от телефона к двери и заблокировал замок, после чего спокойно вышел и плотно закрыл за собой входную дверь, с силой подтянув ее через порог. Поднялся по дорожке, постоял под солнцем, глядя через дорогу на дом д-ра Элмора.

Никто не закричал, не выбежал из дверей. Никто не засвистел в полицейский свисток. Все было тихо, солнечно, спокойно. Абсолютно никаких причин для волнения. Это всего лишь Марлоу, нашедший очередной труп. У него уже стало неплохо получаться, его теперь так и называют: «Марлоу — в день по мертвецу». К нему приставили рефрижератор для новых находок в ходе расследования.

Приятный парень в своем неповторимом роде.

Я вернулся к перекрестку, сел в машину, дал задний ход и уехал прочь оттуда.

Бой «Атлетического клуба» вернулся через три минуты и кивком пригласил меня следовать за ним. Мы поднялись лифтом на четвертый этаж, свернули за угол, и он указал мне на полуоткрытую дверь:

— Вдоль стены налево, сэр. И пожалуйста, как можно тише. Некоторые из членов клуба спят.

Я вошел в библиотеку клуба: книги за стеклянными дверцами, журналы на длинном столе в центре, подсвеченный портрет основателя клуба. Но подлинным ее предназначением, похоже, являлся сон. Выступающие вперед книжные шкафы разрезали помещение на множество небольших альковов, а в них стояли высокие кожаные кресла невероятных размеров и мягкости. Во многих креслах мирно дремали ветераны клуба с лицами, фиолетовыми от высокого давления; носы, оседланные очками, издавали заливистый страдальческий храп.

Перешагивая через ноги, я стал пробираться вдоль стены налево. Дерек Кингсли ждал меня в самом последнем алькове в дальнем конце библиотеки. Там стояли рядом два кресла, глядевшие в угол. Над спинкой одного из них виднелась его большая темная голова. Я нырнул во второе и поздоровался коротким кивком.

— Говорите тише, — сказал он. — Сюда приходят подремать после ленча. Так в чем дело? Я нанимал вас, чтобы избежать неприятностей, а не для того, чтобы вы подбрасывали мне новые в придачу. Из-за вас у меня сорвалась важная деловая встреча.

— Я знаю, — сказал я и приблизил к нему свое лицо. От него приятно и ощутимо попахивало виски с содовой. — Она застрелила его.

Его брови подпрыгнули, лицо стало каменной маской. Он судорожно стиснул зубы. Затаив дыхание, он мял большой рукой свою коленку.

— Продолжайте, — сказал он безжизненным голосом.

Я оглянулся поверх спинки моего кресла. Ближайший старикан крепко спал, седая поросль в его ноздрях мерно ходила взад-вперед в ритме его дыхания.

— У Лейвери никто не отвечал на звонок. Дверь была приоткрыта. Но я заметил еще вчера, что ее заедает на пороге. Открываю. В комнате темно, на столе два бокала после выпивки. В доме очень тихо. Через минуту поднимается по лестнице стройная темноволосая женщина, в руке пистолет, завернутый в перчатку, говорит, нашла его на лестнице. Говорит, что она владелица дома, миссис Фоллбрук, пришла получить квартирную плату, он ей задолжал за три месяца. Воспользовалась своим ключом, чтобы войти. Я так понимаю, она не упустила случай, чтобы пошпионить и посмотреть, цела ли мебель. Беру у нее пистолет и вижу, что из него недавно стреляли, но ей ничего не говорю. Она говорит, Лейвери нет дома. Чтобы от нее избавиться, я ее подзавел, и она вылетела как ошпаренная. Возможно, она вызовет полицию, но более вероятно, что она уже поехала за город, погоняться за бабочками и забыть про эту историю — кроме квартирной платы, разумеется.