Раймонд Чэндлер - Детектив США. Выпуск 9

— Ты что, тронутый?

— Нет, — сказал я, — ни я, ни ты. Ты знаешь лучше любого другого, что Флоренс Элмор не выбиралась из постели и не шла к гаражу. Знаешь, что ее несли. Знаешь, что именно поэтому Тэлли украл ее туфлю, ту самую, которая не сделала ни шагу по бетонной дорожке. Ты знал, что Элмор в заведении Конди сделал своей жене укол в руку — именно такой, какой нужно, ни больше и ни меньше. Что-что, а колоть он умел, не хуже, чем ты умеешь метелить бродягу, у которого нет ни монеты, ни места для ночлега. Ты знаешь, что Элмор не убивал свою жену морфием, а если б хотел убить, то сделал бы это чем угодно, только не морфием. Но ты знаешь, что это сделал кто-то другой, а Элмор только снес ее вниз и положил в гараже — формально еще достаточно живую, чтобы вдохнуть немного угарного газа, но в медицинском смысле такую же безнадежно мертвую, как если б она перестала дышать. Ты все это прекрасно знаешь.

— Братишка, как это ты умудрился прожить так долго? — медленно произнес Дегармо.

— Потому что не слишком часто давал себя подловить и не слишком пугался профессионально крутых парней. Только подлец мог сделать то, что сделал Элмор, только подлец и до смерти напуганный человек, на совести которого дела, не терпящие дневного света. Формально он, может, даже виновен в убийстве. Я думаю, это дело еще не решенное. Наверняка ему пришлось бы лезть из кожи вон, чтобы доказать, что она была в такой глубокой коме, что спасти ее было уже невозможно. Но фактически ее убила эта женщина, и ты это знаешь.

Дегармо рассмеялся. Это был скрипучий неприятный смех, не только безрадостный, но и бессмысленный.

Мы достигли бульвара Футхилл и опять повернули на восток. Мне казалось, что пока еще прохладно, зато Дегармо вспотел. Он не мог снять пиджак, потому что под мышкой у него был револьвер.

— Эта женщина, Милдред Хэвиленд, сошлась с Элмором, и его жена это знала. Она угрожала ему, мне это известно от ее родителей. Милдред Хэвиленд знала о морфии все: где взять нужное ей количество и как им воспользоваться. После того, как она уложила Флоренс Элмор в постель, она осталась с ней в доме одна. Все условия для того, чтобы набрать в шприц четыре-пять гранов морфия и ввести их женщине, потерявшей сознание, через тот самый прокол, который уже сделал Элмор. Она могла умереть еще до возвращения Элмора, он вернулся бы домой и нашел ее мертвой. Это была бы его проблема, и выкручиваться пришлось бы ему. Кто бы поверил, что кто-то другой до смерти накачал его жену морфием? Для этого нужно было бы знать все обстоятельства. Никто их не знал, но ты знал. Иначе я должен был бы считать, что ты еще глупее, несравненно глупее, чем я думаю. Ты прикрыл девушку. Ты все еще любил ее. Ты припугнул ее, заставил сбежать из города, подальше от опасности, за пределы досягаемости, но ты прикрыл ее, это убийство сошло ей с рук. Настолько крепко она держала тебя в руках. Зачем ты ездил в горы и разыскивал ее?

— А откуда мне было знать, где ее искать? — грубо спросил он. — Может, ты и это постараешься мне объяснить? Или слабо?

— Ни капельки, — сказал я. — Ей осточертел Билл Чесс с его запоями, с его буйным характером, с его скудным житьем-бытьем. Но чтобы вырваться, ей нужны были деньги. Она решила, что здесь она в безопасности и может без риска нажать на Элмора. Она написала, чтобы он прислал ей денег. Вместо этого он послал тебя в Пума-Пойнт, поговорить с ней. Она не сообщила Элмору, под каким именем, где и в каких обстоятельствах она живет. Письмо с адресом: «Пума-Пойнт, Милдред Хэвиленд, до востребования» — дошло бы до нее. Она всегда могла спросить, не пришло ли письмо на это имя. Но письмо не приходило, и никто не ассоциировал ее с Милдред Хэвиленд. Вместо этого в Пума-Пойнте появился ты, со старой фотографией, с привычными грубыми манерами, и ничего не добился у местных жителей.

— Кто сказал тебе, что она пыталась получить деньги от Элмора? — раздраженно спросил Дегармо.

— Никто. Мне самому пришлось до этого додуматься, иначе концы не сходились с концами. Если б Лейвери или миссис Кингсли знали, кто такая Мьюриэл Чесс, и раззвонили об этом, ты бы знал, где и под каким именем ее искать. А ты этого не знал. Следовательно, наводка была от единственного человека, который знал, кто она такая, — от нее самой. Вот почему я предполагаю, что она писала Элмору.

— О’кей, — сказал он наконец. — Давай забудем это. Теперь это уже не имеет никакого значения. Если я и влип, это мое дело. Если б это повторилось еще раз, я бы сделал то же самое.

— Ну и ладно, — сказал я. — Я-то не собираюсь брать кого-нибудь на крючок, в том числе и тебя. А говорю я тебе это для того, чтобы ты не вздумал пришивать Кингсли чужие убийства. Если на нем уже висит одно, пусть оно и остается.

— Только поэтому? — спросил он.

— Ага.

— А я думал, может, потому, что ты меня ненавидишь до смерти, — сказал он.

— Что было, то было, но уже прошло, — сказал я. — Я могу возненавидеть со страшной силой, но ненадолго.

Теперь перед нами расстилался пейзаж с виноградниками: открытые песчаные места, холмы, изборожденные рядами виноградной лозы. Вскоре мы добрались до Сан-Бернардино и миновали его без остановки.

В Крестлайне — 5000 футов над уровнем моря — воздух и не думал согреваться. Мы остановились выпить пива. Когда вернулись в машину, Дегармо вынул из кобуры под мышкой револьвер и осмотрел его. Это был «смит-энд-вессон» тридцать восьмого калибра на базе сорок четвертого, коварное оружие с отдачей как у сорок пятого калибра и с намного большей дальностью боя.

— Тебе он не понадобится, — сказал я. — Кингсли большой и крепкий, но не из крутых.

Он сунул револьвер в кобуру и хмыкнул. Больше мы уже не разговаривали. Больше нам не о чем было говорить. Мы ехали по петляющей дороге, вдоль крутых обрывов, огороженных белыми защитными перилами, а иногда — стенками из дикого камня или массивными железными цепями. Мы поднимались в гору среди высоких дубов, и дальше, до высот, где дубы уже пониже, зато сосны становятся все выше и выше. Наконец мы добрались до плотины в конце озера Пума-Лейк.

Я остановил машину. Часовой забросил винтовку за спину и подошел к нам.

— Пожалуйста, закройте все окна в машине, прежде чем въедете на плотину.

Я обернулся, чтобы поднять стекло заднего окна с моей стороны. Дегармо показал свой значок и заявил со свойственным ему тактом:

— Ты это брось, парень. Я полицейский офицер.

Часовой посмотрел на него твердым, ничего не выражающим взглядом.

— Пожалуйста, закройте все окна, — сказал он прежним тоном.

— А пошел ты, — сказал Дегармо. — Шел бы ты, солдатик, куда подальше.

— Это приказ, мистер, — сказал часовой. На его челюстях вздулись желваки, тусклые серые глаза уперлись в Дегармо. — Не я его писал, этот приказ. Поднять стекла!