Эд Макбейн - Золушка

— Мама, да покоится она в мире, делала самый лучший на свете соус к спагетти, — сказал Джимми.

— Да, — согласился Ларкин. — Значит, ты думаешь, часы у нее?

— Вопроса нет.

— Тогда ты, может, прошвырнешься в тот дом?

— Какой?

— На Гасиенда-роуд.

— А что там?

— Этот паршивый стряпчий, знаешь?

— Ну?

— Мэтью Хоуп?

— Ну?

— Он снова приходил и сказал, что парень, которого шлепнули…

— Частная ищейка?

— Да, Самалсон. Он, Хоуп то есть, сказал, что Самалсон выследил ее до этого дома. Вернее, там несколько домов, называются «Башни Кэмелота», на Гасиенда-роуд, номер дома я забыл.

— Ну и что? Она там? Это ты хочешь сказать?

— Я не знаю, там она или нет. Это адрес, который она оставила в кабинете у врача. Самалсон собирался наведаться туда в понедельник, но его убили.

— Да.

Джимми отхлебнул джина.

Ларкин продолжал резать лук и проливать слезы.

— Все дело в чесноке, — заметил Джимми. — Мама всегда добавляла в соус чеснок.

— Я обязательно положу чеснок, — сказал Ларкин.

— Чеснок прогоняет ангела смерти. — Джимми расхохотался.

Ларкин тоже засмеялся, не переставая в то же время плакать.

— Стало быть, — заговорил, отсмеявшись, Джимми, — он получил свое как раз тогда, когда надеялся выяснить дело до конца.

— Да, в ночь на воскресенье.

— До того, как выяснил?

— Да.

— И ты хочешь, чтобы я отправился туда с фотокарточкой?

— А она у тебя разве есть?

— Да, Стэг вернул ее мне. Его настоящая фамилия Стаджоне, ты знаешь?

— До сих пор не знал.

— Потому что ни один порядочный итальянец не станет менять фамилию.

— Что ты имеешь в виду, черт побери?

— Люди считают, что фамилии меняют те, кто вынужден скрываться. Или сбежавшие из дому сыновья. И евреи, которые стали звездами в кино. Пол Ньюмен еврей, если хочешь знать. Думаешь, это его настоящее имя, Ньюмен?

— Не знаю, — ответил Ларкин. — Вообще-то еврей может иметь такую фамилию.

Он был еще сердит на брата за то, что тот снова поднял дурацкий вопрос о перемене фамилии.

— И Кирк Дуглас, — продолжал Джимми. — Его по-настоящему зовут Израэль Как-то-там. Боб Дилан тоже. А Джона Гарфилда помнишь? Он тоже был еврей. Скажу тебе, что для еврея из него вышел неплохой гангстер. Богарт тоже.

— Тоже еврей?

— Нет, кто тебе сказал, что он еврей?

— Мне так показалось, что ты…

— Нет, Богарт просто был отличный гангстер. Евреем был Гарфилд. Жюль Гарфинкель по-настоящему. Или Гарфейн. Как тебе понравится такое паршивое имя?

— Ларгура тоже не подарок.

— Папа перевернулся в гробу от твоих слов. Ладно, не будем горячиться, о'кей?

— О'кей, — согласился Ларкин.

Они помолчали, слушая, как дождь барабанит по твердым листьям пальм.

— Так ты хочешь или не хочешь, чтобы я туда наведался? — спросил Джимми.

— Ну, я думаю, нет ничего сложного. Покрутись там, поспрашивай.

— Нет-нет, это может быть полезно.

— Когда же ты этим займешься?

— Может, завтра после обеда, если перестанет лить как из ведра. Нет, погоди, лучше в воскресенье, завтра у меня кое-какие дела. Для меня важные.

Ларкин теперь бросал в кипяток помидоры.

— Ты зачем это делаешь? — спросил Джимми.

— Кожу с них хочу снять.

— И как это делается?

— Как видишь.

Джимми посмотрел.

— Что-то незаметно, чтобы кожа слезала, — заметил он.

— Надо подержать их в кипятке одну минуту, — объяснил Ларкин.

— А потом?

Ларкин посмотрел на свои часы и поморщился.

— Какая дешевка этот «тимекс»! Поймать бы эту гадину…

— Ну как она, слезает, шкура-то? — поинтересовался Джимми.

Ларкин вылил из кастрюли кипяток и подставил ее под холодную воду. Джимми внимательно следил, как он очищает помидоры.

— Да будь я сукин сын! — выразил он свой восторг.

— Мама пользовалась газовой горелкой, — сказал Ларкин. — Накалывала помидор на вилку и держала над огнем, пока шкура не облупится. У меня здесь электрическая плита, поэтому я пользуюсь кипятком.

— Будь я сукин сын! — повторил Джимми.

Покачивая головой, удивляясь и восторгаясь, он продолжал следить за таинственными манипуляциями брата.

— У тебя еще есть такой джин? — спросил он.

— Да, вон там в шкафчике, — кивнул Ларкин.

Джимми пошарил в шкафчике, достал непочатую бутылку джина.

— Не возражаешь, я ее открою?

— А для чего же она?

Джимми налил себе много джина. Добавил тоник. Разрезал пополам лимон и выжал сок в стакан.

— Ты где покупаешь лимоны? — спросил он у брата.

— Одна леди по соседству выращивает, — ответил тот.

— Привет! — сказал Джимми и выпил. — Ах-х-х, — выдохнул он и глотнул еще. — От лимонного сока джин с тоником делается в сто раз вкуснее. Прекрасный сок! — Он выпил еще. — Нынче у нас двадцатое, ты помнишь?

— Да? Ну и что, если двадцатое?

— Лодка.

— Ах да, я забыл.

— Одну из «сигарет», помнишь?

— Возьми какую хочешь. На тебе ключ.

— Спасибо, — поблагодарил Джимми и посмотрел на море. — Я думаю, дождь перестанет. Мы обработали парочку спиков из Майами, получим с них шестьсот тысяч.

— Я не хочу об этом слышать, — прервал его Ларкин.

Дождь и не думал переставать.

«Башни Кэмелота» стояли на Уиспер-Кей высокие, серые, уродливые, больше похожие на федеральную тюрьму, чем на помещение, в котором кому-то захочется поселиться, — несмотря на все льготы, какие сулило объявление о «распродаже века».

Мэтью припарковал машину на площадке с надписью «Посетитель», проглядел список квартир, в которых уже побывал, и вошел в здание. Внимательно прочитал фамилии жильцов на доске слева от почтовых ящиков, внес в свои записи фамилии тех, в чьи квартиры заходил, потом все остальные. Он направлялся к лифту, когда его двери раздвинулись и из них вышла рыжеволосая девица, с которой он говорил накануне.

На этот раз на ней не было солнечных очков.

Так сказать, без маски.

Глаза голубые, как цветки цикория.

Вчера — в джинсах и «топике» без бретелек — она показалась ему почти подростком.

Сегодня — в три часа дня, в коротком блестящем ярко-красном дождевике, надетом на белое платье с юбкой в складку, в ярко-красных блестящих сапожках, с голубым шарфиком на рыжих волосах — она выглядела года на двадцать три — двадцать четыре.

— Хэлло! — поздоровался он.

Голубые глаза сверкнули.

— Мэтью Хоуп, — напомнил он.

— Кто?

Но она его узнала, он сразу понял, что она узнала его.

— Вчера, — сказан он.

— О да. — Это прозвучало резко и неприветливо.

Она повернулась и вышла под дождь.

Сотворение чуда. Субботнее утро. Дождь барабанит в оконные стекла. Сверкают молнии, и гремит гром. И Сьюзен рядом с ним в постели.

— Ты рад, что Джоанна решила ночевать у друзей?