Эд Макбейн - Золушка

Самое неприятное во всех страхах Дэвида Ларкина было то, что он не всегда мог уверенно определить, кто гомик, а кто нет. Насчет одного парня он, например, был абсолютно убежден, пока не встретил его в ресторане с великолепной блондинкой, у которой титьки готовы были выскочить из платья наружу. Платье! Здешние Девушки одеваются почти ни во что, спятить можно, глядя на них. Флорида виновата, не иначе. Солнце нагревает барышням мозги, и барышни готовы сбросить с себя все до нитки. Ларкин познакомился как-то с одним парнем, думал, что тот порядочный из порядочных, хотел свести его с девушкой, которая соблазнила бы даже моллюска, а парень возьми да брякни: «Спасибо, но я ношу справа». То есть он опускает свой член в правую брючину, и стало быть, гомик. Это совсем не означает, будто бы все педерасты «носят справа», просто они так выражаются. Условный знак. Впрочем, кто их знает и кто разберет. Может, именно по такому признаку педерасты всего мира распознают друг друга даже без слов. Короче, сложные это дела, провались они ко всем чертям!

Что касается Винсента Холлистера, то он уж точно гомик. Он стрижет Ларкина только в третий раз — в «Единороге» Винсент работает недавно, с начала апреля, — но Ларкин в данном случае уверен полностью. Однако с таким педиком можно общаться. Он без ужимок, понимаете ли. Не гримасничает. Руки как у нормального мужчины, и не сюсюкает, когда говорит. Одет тоже по-нормальному. Никаких там джинсов, обтягивающих ягодицы. И к тому же интересная личность. Рассказывает любопытные вещи. Например, в каком отеле следует останавливаться в Позитано, в Италии. Или где можно купить хороший янтарь в Лондоне. Если бы Винсент был женщиной, то мужчины определенно считали бы, что у него хорошенькие губки. Ларкину было любопытно, одевается он в соответствующей ситуации как женщина или нет. Ему также было любопытно, чем занимаются гомики, когда собираются в своем кругу, кроме того, что делают друг другу минет или трахаются через задний проход. Он почти готов был впрямую спросить об этом Винсента, — ему казалось, что они уже достаточно хорошо знакомы и понимают друг друга. Впрочем, Винсент может истолковать такой вопрос превратно. С гомиками ничего нельзя знать заранее.

— Где это вы запропастились? — спросил Винсент.

— Я был очень занят, — ответил Дэвид.

— Вечно заняты, заняты, заняты. — Винсент улыбнулся.

Он начал расчесывать Ларкину волосы, тщательно изучая каждую прядь, которую отделял гребнем. Так, бывало, мать Дэвида изучала свою превосходную зубную щетку, когда он жил с ней ребенком в Нью-Йорке. Теперь ему пятьдесят три. Он помнил, как начал ходить в школу по утрам и как, возвращаясь днем, приносил полную голову вшей. Мать брала частый гребень, вычесывала насекомых и тщательно выискивала гнид, которых щелкала на гребешке ногтем большого пальца. Винсенту на вид не больше двадцати шести или двадцати семи, он скорее всего понятия не имеет о гнидах. Бог знает почему он разглядывает волосы так пристально.

Возможно, это некий ритуал.

Дать клиенту понять, что к нему проявляется особое внимание. Или что-то в этом роде. Гомики были великими актерами. Нет, в самом деле, не случайно же некоторые великие артисты были педерастами. Ларкин испытывал настоящий шок, когда ему кто-нибудь сообщал, что такой-то или такой-то известный актер был гомосексуалистом. В прошлом месяце, да, это было уже месяц назад, он сказал девчонке, с которой занимался любовью, — первоклассная деваха из Атланты, девятнадцать лет, миниатюрная, а зад как у кобылы пивовара, и такой аппетит к траханью, диву даешься, — так вот он ей сказал в постели, что Берт Рейнолдс педераст. Она чуть не заплакала. Не может быть! Врет он все, Берт Рейнолдс занимался этим великим делом с Диной Шор, разве нет? А потом у него была Салли Филд. Глаза у девчонки сделались большие и круглые — и вправду еще заплачет… Он поспешил ее успокоить: я пошутил. Это Клинт Иствуд гомик… Даже сейчас смешно вспомнить.

— Чему вы улыбаетесь? — спросил Винсент.

— Да так, вспомнил одну вещь.

В Майами-Бич Доминго решил, что Элис недостаточно быстро ищет адрес.

На этот раз он ткнул ее ножом в руку.

— Перестань! — вскрикнула Элис. — Я стараюсь, как могу.

Через минуту, не больше, он снова порезал ее, когда она открывала верхний ящик туалетного столика. Кольнул ножом в лицо повыше глаза. «Да что с тобой такое?» — разозлилась она, швырнула записную книжку на столик и побежала в ванную за полотенцем. Номер состоял только из двух комнат — жилой, где помещались кровать и туалетный столик, и ванной. Пока Элис смывала над раковиной кровь с лица и рук, Эрнесто и Доминго обсуждали по-испански, убивать ее или не убивать. Эрнесто обвинял Доминго в том, что он нанес девушке ран больше, чем нужно было, чтобы напугать, и теперь она может заявить на них в полицию, едва они уйдут. Элис не понимала, о чем они там треплются по-испански. Она старалась остановить кровь, которая все еще текла из ранки над глазом. Ни одной минуты она не думала, что ее могут убить. Ведь она дала им адрес, чего же еще? Думала она совсем о другом: как поскорее улизнуть из номера, ведь ее хахаль не будет ждать целую вечность на углу Коллинз-авеню и Линкольн-роуд.

А двое в комнате решили, что ее придется убить.

Когда она вышла из ванной с пластырем над левым глазом, Доминго стоял, держа в руке нож, и лицо у него было странное. Эрнесто загораживал дверь в коридор с тем же странным выражением на лице.

Элис кинулась обратно в ванную и заперлась.

Из комнаты не доносилось ни звука.

Она слышала только стук собственного сердца.

Немного погодя до нее донеслись их приглушенные голоса: они тихо-тихо переговаривались по-испански.

Необходимо одно: открыть окно ванной. Пролезть через него и выскочить на улицу. Номер на втором этаже, она ушибется, если прыгнет, но это не так страшно, как смерть от ножа. Замок в двери открыть легко, стоит нажать кнопку в ручке. Почему они еще не сделали этого? Боятся шума, вот почему. К ней один раз ломился торговец наркотиками, которому она задолжала, так он поднял на ноги весь дом. Да, они боятся нашуметь. Только шепчутся, шепчутся по-испански.

Щели в раме окна были закрашены наглухо, просто так окно не откроешь.

Она поискала, чем бы отодрать краску.

Ничего.

Поискала, чем разбить стекло. Она должна выбраться отсюда любой ценой, чтоб их!

Ничего.

Дверь начала потрескивать.

Они стараются взломать дверь без шума. Просунули кредитную карточку между притолокой и дверью, пытаются отодвинуть язычок замка. Элис обмотала правую руку полотенцем, которым вытирала раньше кровь с лица, ударила в стекло. Оно зазвенело, посыпались осколки… и в эту самую секунду отворилась дверь. Элис закричала.