Линкольн Чайлд - Злая река

— Пендергаст! — крикнула она, пытаясь разорвать путы. — Пендергаст!

Через несколько мгновений тишины из громкоговорителя высоко на стене раздался усиленный голос генерала:

— Принесите паранг, а потом действуйте по стандартному протоколу.

У Гладстон снова участилось дыхание, и теперь ей было труднее успокоить его.

Она сможет. Она преодолеет худшее. Нелепо думать, что ее можно вынудить отрубить себе ногу. Она вспомнила тот случай, когда ее каяк перевернулся в проливе Ситка на Аляске. Или другой случай, пять лет назад, когда они катались не по трассе на ледниках курорта Ла-Грав и девица из их компании упала в трещину и вывихнула плечо. И тогда она, Гладстон, на веревке спустилась к пострадавшей и помогла ей выбраться. Все это говорило о ее умении не падать духом, контролировать себя.

Все зависело от умения сохранять контроль.

Стальная дверь в одной из стен лаборатории распахнулась, и санитар вкатил медицинскую каталку. На каталке лежал какой-то предмет, накрытый больничной простыней. Санитар остановил каталку в пяти футах от Гладстон, зафиксировал колеса, снял простыню и направился к двери. На каталке лежал огромный нож, похожий на мачете, но тяжелее и длиннее, с лезвием, которое, начиная с четверти длины от рукояти, приобретало необычную кривизну. Режущая кромка была заточена до серебристого сверкания, но сам клинок и обух ножа имели пятнистую серовато-черную поверхность. Очертания ножа напомнили Гладстон гигантского слизняка. Рукоять была деревянная, сильно потертая…

Гладстон перевела взгляд на доктора и двух санитаров.

Доктор кивнул одному из них, тот подошел к ней сзади и начал расстегивать кожаные ремни, связывавшие ее. Ей вдруг пришла в голову мысль: как только ее освободят, она может схватить нож и с его помощью бежать. Пока санитар освобождал ее щиколотки, бедра, локти, она начала планировать каждое свое следующее движение. Но тут второй санитар подошел к ней и зафиксировал ее руки, хотя первый продолжал снимать ремни. Она попыталась освободиться, но санитар крепко держал ее явно отработанным приемом.

— Отпусти меня, ублюдок! — вскрикнула Гладстон, снова пытаясь вырваться.

— Скоро, — сказал доктор высоким, пронзительным голосом. — Очень скоро.

Они поставили ее на ноги, и один из санитаров выкатил из-под нее кресло, тогда как другой продолжал держать ее железной хваткой. Он прошептал ей на ухо:

— Сейчас я отпущу вас. Прекратите сопротивляться.

Она замерла и почувствовала, как ослабла его хватка. Затем, после нескольких неловких движений, санитар быстро отступил назад. Гладстон помедлила и сделала шаг к оружию.

— Рано! — резко сказал другой санитар и навел на нее пистолет.

Она замерла, а доктор и два санитара, пятясь, отступили к двери, причем один из них все время держал ее под прицелом. Другой схватил тележку с лекарствами и покатил ее за собой. Они подошли к стальной двери, и доктор еще раз оглянулся на пленницу. Его карие глаза ничуть не утратили блеска, они смотрели на нее с мимолетным напряженным любопытством. Потом он вышел в коридор вслед за остальными. Дверь за ними бесшумно закрылась.

Гладстон отвернулась от двери, и ее взгляд опять упал на нож — генерал называл его «паранг». Его суть — почему он здесь находится, каково его назначение — в полной мере дошла до нее, легла на ее плечи стальным плащом. Прихрамывая, Гладстон отошла к дальней стене, не сводя глаз с каталки и оружия на ней. Нож оставался потенциальным средством защиты, спасения. Ей хотелось прикоснуться к нему, взять его в руки и использовать против тех, кто сделал с ней все это, выбраться с его помощью из этого дьявольского места. Но ее разумное «я» говорило ей: «Не прикасайся к нему».

— Нет, — громко сказала Гладстон. — Нет, нет, нет!..

С огромным усилием она собралась с мыслями, прогнала страх и отчаяние, пытаясь логически оценить ситуацию. «Все зависит от умения сохранять контроль».

Инъекцию ей сделали… когда? Сорок пять минут назад. Доктор сказал, что действовать она начинает через час.

Черт побери, как это трудно — мыслить рационально…

Из лаборатории ушли все. Гладстон посмотрела на длинное зеркальное окно. С другой стороны зеркала за ней наблюдают. Ждут…

Нет. Нужно гнать все посторонние мысли. Рассматривать ситуацию в лоб, если она хочет, чтобы у нее был какой-то шанс выйти отсюда живой…

Нет. Неверно. Она непременно выйдет отсюда живой. Мысль о том, что она начнет уродовать себя ножом, — чистое безумие.

Она огляделась. В лаборатории было множество стоек для внутривенного вливания и практически все необходимое оборудование для оказания экстренной медицинской помощи. Вдоль стен стояли шкафы, в которых наверняка хранились всевозможные медикаменты и шприцы. Если бы ей удалось вооружиться скальпелем, а еще лучше — несколькими, она сумела бы спрятать их под одеждой, а когда они войдут… Вот только это одностороннее зеркало. Они видят. Видят каждое ее движение. И все же…

Гладстон подошла к стене со шкафами. Почему движения даются ей с таким трудом?

Она сразу же поняла: хромота. Впервые хромота заявила о себе, когда она только встала с кресла-каталки, а теперь, пять минут спустя, хромота стала куда сильнее. Наверное, это из-за туго натянутых ремней, которыми она была привязана к креслу. Или она ударилась, когда пыталась уйти от погони либо когда сопротивлялась захвату.

Она вдруг резко остановилась и посмотрела на правую ногу. Нога как нога. Гладстон приподняла ее, покачала в колене туда-сюда, словно маятник. Ни боли, ни ограничения движения. Она поставила ногу на пол, готовая двигаться дальше, и только когда подошва коснулась плитки пола, до нее дошло: что-то тут не так. Нога стала какой-то странной, тяжелой, как свинец, и ниже линии покалывания над щиколоткой выглядела и воспринималась как-то странно.

Это не ее нога. Они что-то с ней сделали. Они привили…

На мгновение Гладстон застыла от ужаса. А потом поняла, что это какое-то безумие. Конечно же, это ее нога. Она прогнала из головы эту извращенную мысль и продолжила путь к шкафам. Они были не заперты, но внутри не оказалось ничего, кроме марли, халатов, хирургической одежды, сеток для волос и масок.

Гладстон продолжила поиски. Ей пришло в голову, что даже если она не найдет здесь оружия, то, может, наткнется на какое-нибудь медикаментозное средство — транквилизатор, или сильный наркотик, или хотя бы анестетик, — что-нибудь такое, что выведет ее из строя, пока не пройдет это странное чувство, которое постепенно овладевает ею.

Ничего. На тележке, которую укатил санитар, наверное, было что-нибудь, чем она могла бы воспользоваться. Что-нибудь годящееся для убийства или хотя бы что-нибудь успокаивающее.